|
Деньги на любовь
До смерти три штриха
Небо было цвета бедра возбужденной нимфы. Кое-что предвещало беду.
Если записать жизнь человеческую на папирус, то сведется она для большинства в свиток длинною… ну сколько вы думаете? Километр, два, три строки? Нет, не будем брать младенцев, которые родились и задохнулись. Возьмем средненького человечка, который жил, жил лет 70 и отжил. И цифра будет что-то около 54 метров, плюс-минус пять. Почему столько? А вы присмотритесь к бумаге туалетной, тогда яснее увидится большое. Да, да, мы этого не признаем, отнекиваемся, отбрыкиваемся, но в основном и большинство живут ради туалетной бумаги. Других целей нет. Это не депрессия во мне говорит, просто все и розовые и черные очки с глаз убрал, огляделся, нашел бумагу и пишу на ней историю свое жизни, думки, чувства, эмоции и звериные инстинкты. А важнейший из них – поесть. Размножение и самосохранение потом. Когда голодно, то плохо, а сытое брюхо уже не так дает почву для грусти. Когда сыт, ты уже вроде при деле, даже тогда, когда дела никакого нет.
Ну вот, рулон закончился. Кстати, я его не сохранил… Сначала конечно, тщеславие нашептывало: это же раритет, внуки могут продать за миллион. Но я и так могу оставить им сумму с шестью нулями. Нет, кесарю – кесарево. И я использовал бумагу (уже местами шариковой ручкой запачканную) по прямому назначению. Хватило где-то на месяц или на неделю, дни в тропиках тянутся однообразно. Райское место. Сюда рвутся, но жить здесь нельзя.
Очень я был удивлен, когда услышал от аборигена первый раз: "Бакася?" Шок. Настоящий шок. Чуть из лодки не выпало мое тело и из своей берлоги разум. Оправившись от потрясения, я спросил:
- Что ты сказал?
- Ты настоящий бакася… - улыбнувшись во все свои тридцать два белых зуба, ответил мне мой учитель по рыбной ловле.
Так и выяснилось, что Бакася – это раззява, дословно означает следующее: человек, который несколько раз меняет наживку, прежде чем поймает самую маленькую рыбку. Мне вот только непонятно: Она знала смысл данного слова, когда меня "окрестила" Бакасей, или это чисто случайно вышло. Хотя я давно не верю в чисто случайные совпадения.
Как только не изображают любовь, и в виде младенца со стрелами, чаще всего в виде сердца, преимущественно в розовых тонах. А мне - приди социальный заказ, нарисовать картину под названием "Любовь" - кроме кирпича показать заказчику было бы нечего. Именно кирпича. Обыкновенного, силикатного или красного, нет, лучше все-таки белого. Примитивный белый параллелепипед. Ничего особенного. Всё зависит от скорости. Ползет, к примеру, скорпион по своим скорпионским делам, никого не трогает, даже себя ядом не стрекает. И тут путь ему преграждает кирпич. Можно кирпич обойти справа, можно кирпич обойти слева, можно взять его штурмом и с высоты кирпича обозреть окрестности, можно копнуть землю или асфальт - ведь не перевались еще графы Монтекристо. Но в целом - всё ровно. Совсем другое дело, когда присутствует скорость - летит себе скорпион по своим скорпионским делам, никого не трогает, остальной мир обгоняет на 100 или 200 километров в час… и тут прямо по курсу - кирпич. Шмяк - хитиновый панцирь всмятку, от бравого гвардейца осталось только пятнышко соплей, слёз и крови - потеха для энтомолога. Но кирпич-любовь было рисовать лень, посему еще одну плохую картину я не нарисовал, все же есть от меня польза человечеству.
Интимное место
Кеша рассказал, когда кончил материться. Внятно его история выглядела так: поломался чудо агрегат "копейка", пришлось кой-какое время передвигаться на маршрутках, а он эту толкотню не любил. Да еще и троллейбусы иногда попадались – страшные машины это (со слов Кешы), там иногда мальчики заходят и начинают замогильным голосом завывать. И ладно еще, если это будет глупая песенка про белые розы, по крайней мере хит. А то по не нашему айда орать чего-то непонятное. То ли Аллаху молятся, то ли всех ублюдками называют. А как тут проверишь? Потом денег просят. Кеша снова срывается на мат. Его можно понять, родители таких попрошаек - люди чаще всего не бедные. Либо это их бизнес, либо они пропащие алкаши-наркоманы (нужное подчеркнуть). В любом случае денег как-то давать не хочется. Посему Кеша и не давал. Хочешь зарабатывать или пой нормально под гармошку или дудку какую (именно так Кеша и сказал), или воруй. Нечего людям мешать в транспорте спокойно ехать. А дальше беседа вырулила снова на маршрутки.
- …я главное сижу спокойно на кресле боковом. А тут девчонка сзади на остановке выходит. Да еще и с букетом цветов. Ну я свои грабли как и положено культурным людям слегонца отодвинул, чтобы деваха эта своими каблуками мои кроссовки не потоптала. Ладно, выходит значит она и букетиком этим своим забубенным меня и мазнула. По самому интимному месту. Пыльца розовая этих роз прилипла понимаешь к брюкам, даже слюной не оттерлась… (снова пассажи мата). Вот гляди! – я гляжу и вижу еле заметное пятно неопределенной формы и цвета около коленки на брюках Кеши.
- Так оно же на коленке?
- Вот именно, заметно сразу. Домой пришел. Жена вой подняла. Мол, я уже совсем совесть потерял, трахаюсь на рабочем месте. Мне, мол, минет за рулем делают в качестве оплаты проезда. И хрен докажешь, что такого не было. Я уж ей объяснял, что машины нету, не бомблю, денег нет. Ну что ты! Помада, отсос! Слёзы. Она у меня редко плачет… так муторно становится, как будто действительно ей изменил. И виноват. Вася! Пошли скоре пить, чего ты меня пытаешь?
- Я пытаю? Я сразу сказал, пошли пить. Чего это мы на лавочке сидим?
Взвились два ясна-сокола и двинули в ближайший магазин из разряда "24 часа торгуем, никогда не отдыхаем". И, естественно, взяли. На последние деньги. Что будет завтра? А какая разница. Сегодня же еще пока сегодня.
А еще один раз мы с Кешей попали капитально. У него в очередной раз поломалась «ласточка». И мы рванули за водкой (было одно секретное место, где ее продавали в канистрах задешево) на маршрутке - а ехать нам предстояло далеко, аж до самой Жилплощадки. Впрочем, расстояние - это было не самое проблемное "место" нашего путешествия, у пазиков есть одно очень нехорошее свойство: они никогда не могут ездить плавно. То рвут с места, то тормозят зубодробительно. Детишки летают по салону, пенсионеры давятся валидолом, беременные женщины начинают рожать. Камасутра, в общем. Кроме этого еще водилы рубят капусту и рвут от этого когти, то бишь наши с вами нервы. Нам с Кешей попался именно такой гонщик. Народ в салоне утрамбовывался на очередных газах-тормозах и матерел, а Кеша – он же автомобилист до мозга костей, он не привык к фитнесу в подобных нечеловеческих условиях, у него же в руках пустая канистра (то есть еще без водки, что само по себе стресс). Ну он и взвился:
- Ты … (тра-та-та-та) людей везешь или дрова?
- Это я раньше дрова возил, а сейчас вожу говно! – донеслось из кабины.
Люди поинтелегентнее от такого заявления водилы написали бы на него заяву. И чем бы дело кончилось – сказать трудно, скорее всего, ничем. Зато я знаю, чем кончилось у нас, пролетарского быдла. Кеша в трех словах объяснил водиле, что если он сейчас не остановится и не выйдет с ним из автобуса, чтобы встать в отмах, то он будет прямо в салоне бить водителя канистрой по голове и выяснит, что крепче. Вышли и стали драться. Кондуктор порывался вмешаться, и мне пришлось уже вставать в отмах супротив него. Потом затормозила еще одна маршрутка, и водила из нее прибежал на место побоища с монтировкой, а местные пацаны слетелись на пятачок, так как Кеша был в правильных спортивных штанах. Короче, когда приехала милиция, им бы в руки фото и видеокамеры, или на худой конец кисточки и картину маслом писать "Народ познает вещь в себе и зовется эта вещь Справедливость!" Напомню, что со времен римской империи ничего не изменилось, и каждый наш шаг отзывается в вечности…
Когда мы зализали раны и вышли из мест не столь отдаленных (или всё было наоборот), мы все-таки решили закончить дело о контрафактной водке. А «копейка» всё ещё была не на колесах, хотя знакомые Кеши автослесаря и давали зуб, что всё будет готово за семь дней, но седьмица минула, а воз стоял разобранный и из его чрева торчали провода… Мы мужественно сели в маршутку, которая - если верить аншлагу на ней - должна была довести нас до Жилплощадки. Я как мог предварительно успокоил Кешу, мол, «снаряд в одну воронку дважды не попадает»… благо, когда затарились в салон, из динамиков колонок, что вольготно разлегились на обширнейшем "черном квадрате", что в пазиках располагаются справа от водительского места, мощно лабал шансон - а это должно было настроить Кешу на позитивный лад. Мы заранее заплатили за проезд и ничего, повторяю, ничего не предвещало, что неприятности готовы кинуться на нас с пустой канистрой. К сожалению, кроме нас и водителя с кондуктором… в салоне находились пассажиры. Все-таки это было не такси, а на такси у нас не было денег. Честно говоря, денег не было и на водку, но у Кеша мог у нужных людей попросить кредит на "святое дело".
Бочком мы протиснулись на заднюю площадку. На этот раз канистру сжимал в своей потной ладони уже я, это не давало Кеше ей кого-то зацепить или ударить… Из открытого люка до моего коротко стриженного затылка долетал бодрый ветерок, однако Кеша стоял ближе к люку и для него этот ветерок был уже резким. Он протянул руку и с грохотом захлопнул люк. У него что-то было с ушами и он часто их простужал. Но продолжал полгода ездить на своей шахе с открытыми стеклами. Но то - его любимое самобеглое чудище - а тут пазик.
- Чо кому-то холодно что ли стало? - довольно нахально буркнула гора мяса, которая занимало целых два места на заднем диване (неудивительно, что никто этого хама не подвинул).
- А чо кому-то здесь стало жарко? - Кешу было не напугать массой мускулов, железом, огнем, водой и медными трубами.
Одно обстоятельство не дало конфликту разрешиться мирно. Кеша при всей его плотности был не внушительный. Харизмы ему не хватало, или двадцати килограммов веса - трудно сказать. Даже спортивные штаны и лакостовская майка не могли поправить дело… А я даже будучи высоким, лысым и с канистрой походил на вшивого интеллигентишку. Канистру я засунул между ног, чтобы можно было держаться за поручни обеими руками и никто, повторяю, никто не решил, что я готовлюсь к войне.
- Открой люк.
- Тебе надо, ты и вставай, а мы сядем.
- Если я встану, ты ляжешь, - небритая горилла оскаблилась.
- Если я лягу, ты станешь девочкой… - наверное, Кеша хотел сказать другое слово, которое рифмуется с Сидором, но в салоне были дети, а он трепетно относился к правильному воспитанию подрастающего поколения.
Надо отдать должное и мускулистому тупорылому уроду - он не хотел бить нас в кровавый фарш на глазах детей. Только своей "соске" он хотел продемонстрировать свою крутость. Мы вышли, Кеша, я - это типа наши, гора и его "соска" - это типа не наши. Я прикинул, что двое на одного - как-то не честно, поэтому решил не применять страшного оружия - канистры. Как показала практика - зря. Соска меня же ей и ударила. Больно, бл…
Очухались мы в отделении милиции. Оно стало для нас уже знакомым. Я - как из нас с Кешой самый грамотный - вновь писал шедевр протокольченского жанра "как мы ходили за водкой". Кеша лишь сплевывал в камере, пары-тройки зубов у него не хватало… а у меня был разбит нос, мой еврейский нос. Странно, куда бы меня не ударили, кровь идет из него. Загадка природы. Весь протокол закапал и его пришлось переписывать…
Жаль, что менты приехали слишком рано и мы так и не выяснили, кто же первым упадет на казанский асфальт. Стоит ли говорить, что больше мы на пазиках не ездили. А канистру, что два раза побывала в пиковых обстоятельствах, что два раза умылась кровью, мы просто обязаны были насытить водкой. Кеша взял у своих корешей «шаху» - найти такой раритет пришлось потрудиться, ведь на зубилах, меринах и бехах он не ездил. И мы рванули на Жилплощадку. В этот раз всё прошло настолько гладко, что поначалу водка - а начали мы её пить без закуски прямо в салоне чужой «шахи» (кажется, она была вообще в угоне) - показалась нам какой-то скучной. Но только поначалу. Потом мы напоили жриц продажной любви на Восстания (только напоили - у Кеши жена, у меня бесплатная Любовь), напоили каких-то туристов, которые ехали в Марийские леса, напоили студентов, у которых не хватало на баллон пива… Да, это был жесткий алкогольный трип (но тогда я не знал таких слов), поэтому называл вещи своими именами: знатная пьянка.
У Мотли играла очень нехарактерная для его гнездышка песня про лошадей. Да и сам хозяин подпевал, расхаживая в халате и в тапочках на босу ногу:
- Лошади умеют плавать, только недалеко, неглубоко…
И еще плохой признак: он был один. То есть ни девочек-натурщиц с большими доверчивыми глазами, ни мальчиков – что более вероятно, - также не наблюдалось в этот день.
- Денег нет, - сразу обрубил все мои надежды Мотли.
- Денег нет по-разному бывает. Бывает их нет, а бывает их совсем нет.
- Совсем нет. Лошади не продаются. Смотри: белая кобыла впереди черного коня, черный конь впереди белой кобылы, они же по отдельности, и… ничего! Как будто у Бабая день рождения нет, и все остальные праздники кончились.
Мне стало грустно. Бабаем в нашей республике часто называют президента Шамийева. Он любит лошадей и картины с их изображением. Для Мотли писать лошадей всегда было своего рода стабильной шабашкой, да даже не шабашкой а чуть ли не регулярными пополнениями в бюджет, внесенными в оный за год (стабильность гарантирована!) А тут чего-то, видимо, случилось, но что и почему, нам художникам не объяснит даже очень независимая пресса, что уж говорить об обычной.
- Даже пятисот рублей не завалялось лишних?
- Лишние деньги у меня никогда не валяются. Слушай, ну что ты из меня жилы тянешь? Нету денег. Видишь, все покинули меня. Один, совсем один! – он воздел руки к нему. До неба был еще потолок и перекрытия чутырех-пяти (на вскидку оцениваю) этажей, что мешало впечатлению полной безысходности.
- Да я вроде как…
- Вот-вот, добить меня решил. Видишь же, что плохо мне. Давай лучше в шахматы играть!
Мотли ринулся мыть шахматы. А я стал думать: где взять денег. Ополоснув шахматы, Мотли стал наполнять их напитками разными, прислушался к музыке, поморщился. Поменял диск и из дорогущей системы (нет, он её не продаст даже ради уплаты долга мне, да я и не настаиваю на такой жертве) полилась музыка Моцарта, не оскверненная словами.
- Поскольку ты гость, будешь играть чёрными и ходить первым.
Я пошел конем, люблю в игре с Мотли жертвовать сначала коня, а потом какую-нибудь пешку. Это тактика шахмат алкогольных, игра в которые сильно отличается от игры в шахматы обычные. Алкогольные шахматы это: фигурки полые, обычно это даже не фигурки, а просто тара. У Мотли, например, это были мензурки различного диаметра и длины, на них черным маркером были нанесены символические обозначения фигур. Кони с большими фаллосами, а слоны почему-то без оных. Ферзи – одно загляденье (девочки, похожие на мальчиков), а короли… впрочем, тоже загляденье - выполнены не менее искусно. Лишь на пешках фломастер сэкономили, на них пошли мензурки самые маленькие и их было ровно шестнадцать, лишь низ обмотанный изолентой (у былых фигур – желтой, у черных – черной, некоторые символисты даже видели в этой изоленте приговор белой расе, мол, все мы скоро вымрем и здесь будут жить китайцы) не давал потеряться своим пешкам в стане чужих. Та же изолентой были помечены и все остальные фигуры. А наполнение их разнилось. Пешки являли собой образ честного воина без тени страха и упрека, посему на них шла водка и только водка (без водки в шахматы не играли), если в наличии имелась лишь одна водка, то шахматы получались несколько… не такими разнообразными по тактическим схемам, особенно когда совсем без закуски, но такое случалось редко. Стандартный расклад: кони – пиво (пол-литра), слоны – вермут, ладьи – коктейли (самый простой чпок: слой водки, слой пива, слой фанты, перед употреблением ударить о колено, прикрыв ладонью горлышко, и мигом в глотку направить образовавшуюся шипучку), ферзи – коньяк. Короли – простая вода или прохладительный напиток в качестве запивона победителю, если таковому, конечно, хотелось после игры еще чего-то пить. Поначалу-то в пешки пиво наливали, но их ценность таким образом нивелировалась. А своих воинов полководец должен ценить. Вот 25-30 грамм водочки – самое то. Не будешь солдатиками разбрасываться.
С Мотли я чаще всего играл так: поддавал коня, и сразу пешками рвался вперед, он не любил запивать пиво водкой и давал слабину, что позволяло моей пехоте выйти на оперативный простор. Он же в начале колобродил ферзем, знал, что я не охотно шел на обмен этими фигурами, да и вообще в начале партии выпивать 100 (200) грамм коньяка – ну что это за игра будет? Хотя, иногда и менялся, тогда мы чокались и румянец сдабривал щеки, а тепло – укрывало пуховым платком наши желудки. Коньяк – это вещь в себе по Канту.
Коньяка в этот раз не было, пришлось в ферзи налить водки и подцветить её темным пивом – не то, но мы же шахматисты, а не эстетствующие… ну, не все, не все.
- Хоть сотовый у тебя есть?
- А с твоим что случилось?
- Продал я его.
- И правильно, зачем вообще нужны эти мобилы…
- Так есть у тебя труба? – рассуждение о вреде электромагнитных излучений на мозги и потенцию от Мотли можно было слышать часами. Стоит ли говорить, что мобильных телефонов у него не было никогда и, видимо, никогда не будет, но у меня были резоны настойчиво требовать хоть какую-то контрибуцию.
- Завалялся тут один… - Мотли пошел искать. Нашел, принес. – Подойдет?
- Да, - я осмотрел сотик и понял: то, что надо, джээсэмовский. – Понимаешь, у меня был Татинком, это стандарт… - я посмотрел на Мотли. – Короче, это то, что надо. Спасибо.
- Не за что. Один из… не важно… оставил… только зарядки и прочих причиндал к нему нет.
- И не надо.
Я уже решил: на первых порах буду заряжать у Октябрины. Хорошо работать в магазине, многое становится доступным. А девчонкам так вообще лепота – и косметикой можно воспользоваться и парфюмом, и вещичку какую-нибудь ультрамодную и дорогущую на денек заносить (нет, официально, конечно, ничего такого не бывает в принципе, вы же понимаете).
Что же касается Би. То она вернулась из далеких краев растрепанной и в таких же чувствах. С одной стороны она в красках долго расписывала прелести Мальты и некоего молодого человека (не того колокольчика, с которым уехала), ну и о Казантипе, разумеется, отдельная глава с фишками и рюшками. А с другой стороны, спросила у меня наличку (не дал, потому что не было, но вот дал бы, если бы было – вопрос). Но не отсутствие средств дало мне повод назвать Би растрепанной. Она стала плакаться мне о недостатке любви. Вот бы, Вася, влюбиться и так далее. И это после Мальты и Казантипа, колокольчика и этого, другого…
- Слушай, тут в тусовке некий молодой человек есть. Откликается на обращение Джеэсэм. Представляешь, если у вас зажжется. Чего будет… Би + GSM = Любовь, почти как в рекламе пчелиной компании (тогда символом «Билайна» была пчела).
- Нет, видела я его. Лучше бы так: Би плюс Любовь и…
- Равняется электрификация всей страны.
Мечты мне её, честно говоря, в эти мгновения бытия были совсем не интересны. Я мысленно выжил от её виртуальных слез свою гипотетическую жилетку и удалился в модельное будущее свое. Мне нужно было найти деньги на карточку, чтобы подключится к «Сантелу» («Билайна» тогда в Казани еще не было, но не это было для меня определяющим, хотя политика «Сантела» мне и не нравилась – к нему была подключена Лекси и это все решало).
Но денег я не нашел, и заряженный в отделе у Октябрины сотик глупо светился экранчиком, по нему нельзя было никуда позвонить – не было в нем главного, сим-карты. Снова повторилась старая фишка: мы с Лекси пошли в "Нуар", я там напился в баре, а она проскользнула на вип-половину теплохода. Дело в том, что корма "Нуара" считалась хоть и элитарным местом отдыха в Казани у молодежи и не только денежной и очень денежной, но вот нос (или как там передняя часть парохода называется, бак, полубак и т.д.) – туда вообще только по карточкам пускали членов клуба. Я не был членом клуба "Нуар" (для художника моего калибра, нужно было либо зарабатывать своими картинами сотни тысяч долларов в год, либо спать с членом клуба). Би – тоже карты не имела, но её пускали (и мне не хотелось думать о причинах такой дифферентации). Мне это фильм "Кин-дза-дза" напомнило: зеленая лампочка загорелась – ты пацак, красная – ты чатланин. Я был по меркам "Нуара" пацаком, то есть гражданином второго сорта. Никем. Впрочем, и казино, и танцпол, и бар были на корме. Но зачем мне все это богатство развлечений без Лекси? С ума сойти можно!
А позвонить на ту половину я не мог. На моем телефоне не было восьмерки (или +7), а номер Лекси был длинный до федеральности. Можно попросить у кого-то реальную трубу, или спросить у бармена аппарат. Нет. Невозможно. Не невозможно вообще, а невозможно для меня. Я хотел дозвониться до любви самостоятельно, без помощи извне. Шоры? Разумеется. Но как тяжело избавится от них. Я не предлагаю вам выйти голым (или голой) на улицу. Хотя бы завяжите на ботинки оранжевые шнурки. Слабо? А если у вас на ботинках нет шнурков, это становится практически невыполнимой задачей.
А потом я протрезвел и поплелся пешком до… а Лекси осталась позади. И я даже думать не хотел с кем. Но все время возвращался и мысли круг от круга становились всё хуже и хуже…
У Мотли в мастерской сидело какое-то чудо-юдо и общалось с котом Фрекенбоком следующим образом:
- Ух какой кот, это кот, другого кота бы и не надо, если этот есть. Да и другой бы на этого и не походил. Какой кот! Шикарный кот, - монолог сопровождался поглаживанием Фрекенбока различной степенью интенсивности. – Ух какой кот, гулял где-то, нагулялся и пришел. Точно наш кот. Другой бы не пришел. Этот кот другого вытеснил. Жадный кот, мурлыкает…
Я не стал дожидаться времени, когда у меня ролики зайдут за шарики, тем более что я не затем к Мотли пришел. Но как показали последующие десять минут, хозяина вообще не было. Это мне сообщила даже не пустая квартира, а девушка в ванной, в одних наколках и пене. Мне даже захотелось проверить, а что там дальше – не все наколки были видны. Но мне нужны были деньги, причем срочно, и я так и не узнал этого. Другое бы узнал, а это… это вытеснило другое и замурылкало. Ушел не прощаясь, зачем людям кайф обламывать, у одной – горячее наслаждение, у другого – пушистые глюки. Художники, богема, за базар отвечать некому!
Да еще и совесть подкараулила, когда я слабину дал, и набросилась: картину-то давно не рисовал? Под картиной подразумевалась не какая-то конкретная картина, эта или другая какая, а как бы идея картины вообще. Но от этого легче не становилось, становилось наоборот тяжелее. Ночью я не спал и нарисовал кота, сидящего на ванне, где мылась девчонка с цветными татушками (правда рисунок был как всегда черно-белый).
Лекси мне подарила лучший подарок, из возможных. Она мне подарила свою фотографию. Не этого года (не хочу писать: старую), в нескольких местах глянец бороздили трещинки, на фото Лекси очень не походила на себя теперешнюю. Подросток с большими глазами, смотрящими так, что я мог часами тонуть в них. И надпись на обороте: Васе от Аннушки. Без рамки, без прозвищ. Только она и я в качестве адресата. Лучший подарок из тех что мне подарили до сих пор. Она не любила фотографироваться и не фотографировалась, ни одна, ни с… партнерами, ни с подругами, ни с друзьями. Она сама брала фотики на вечеринках, когда доходило до общих фото. По Кастанеде это значит стирать свою историю. Ничего я не скажу о второй половине подарка – о её поцелуе. Ибо нефига.
А потом меня растаявшего закрутил водоворот условностей. Надо было стол готовить, и прочей социальной ерундой заниматься. Впрочем, посидели мы в "Подарках" знатно. Начали в музыкальном отделе со всеми, кто хотел присоединиться к разрезанию тортика и выпиванию водочки. Потом плавно переместились в заведение напротив. А потом все было очень и очень грустно. За Лекси приехал джип, а за мной 91-ая маршрутка. Я жил на конечной, на Сахарова. Нет, можно было вписаться к друзьям в центре. Но… мне не хотелось зависать на всю ночь в облаке разврата и алкогольных паров. А дома я хоть поел от души. И пристроил самую дорогую фотографию, нет не в альбом. В пластик. Точнее я стал придумывать, как это все лучше сделать и на этом заснул. А вот потом отсканировал у знакомых фото и завальцевал его в прозрачное. Без рамки, без оформления в бумажник или еще чего похуже…
Перед новым годом возникает один и тот же сакраментальный вопрос: где ты его будешь встречать? Это уж обряд, ты уже не принадлежишь себе: при каждой встрече вроде как обязан, спросить другого, дать и свой ответ.
- Семёркин, ты где будешь встречать новый год?
- Вася, ты меня знаешь, я же кремень, куда решил, туда и пойду.
- И куда же ты решил?
- Девчонки скажут: в "Арену" – пойду в арену, а если скажут: в "Сахару" – пойду в Сахару.
- Пропащий ты человек. Возьмем в лучшем случае "Арену", это же жлобский клуб!
- Да какая разница?
- А сколько наших девчонок пойдет? – он перечислил. – Тогда действительно без разницы. Одна сплошная малина!
- А ты куда?
- Знаешь, я наверное, дома. Понятно, что не у себя. Но дома.
- С близняшками?
- Ты слишком много знаешь, еще и в книжке какой-нибудь потом отпишешь, страшные вы, писатели, люди.
Но очередной нашей пикировке помешала рация: меня по очень важному делу (Эдику стало скучно на первом этаже) вызвали. Я спустился и узнал между прочим, что Лекси на Новый год точно идет в "Нуар". Это было зело невесело и я даже стал впадать в легкие приступы отчаяния. Я точно знал: в "Нуар" не пойду. Просто потому, что денег нет, а занимать – не у кого. Точнее, есть у кого, но… у родителей – нельзя, у друзей… но даже найдя деньги я бы туда не пошел. Во-первых, пришлось бы сильно напрягаться, отдавая долг (но это только формальная отмазка, для галочки, ради Лекси я бы залез в какие угодно долги), во-вторых, я знал что будет в "Нуаре" – проходил неоднократно, посему решил поберечь здоровье. Если вы подумаете, что это трусость, то разберите по буквам слово "мазохизм", быть может, поменяете свое мнение.
И еще мне картина стала сниться часто. Тут надо вернуться в детство. У меня есть одна мания, или идея фикс: что призван я на Землю в этот раз не абы для чего, а единственно для того, чтобы нарисовать картину. ёе не описать и не придумать. Я сам только во сне к ней и приближаюсь. Иногда так реально вижу, что вот кажется, взять карандаш и начать… просыпаюсь, мну простынь ручонками. А из сознания напрочь вышибает то, что виделось даже не двумерно – трехмерно видел ее! И вот один из страхов, а правильнее будет самый большой – что любовь, да и все остальное, что привязывает к себе, меня от картины этой не написанной (хватило бы сил написать!) отдаляет. И Лекси тоже… тут такие эмоции бурлят и чувства сталкиваются, что ни нарисовать это, ни словами сформулировать. У Кафки нечто подобное было. Читайте его письма к Милене, может, меня лучше поймете. Так и перед новым годом картина приснилась. Вот. Какая глупость вылезла: ведь хочу в "Нуар", хочу к Лекси, а покупаю шампанское и мандарины для Альбины.
Мандарины для Альбины!
Более того: иду к Альбиночке совершенно сознательно, без всяких там мыслей типа: как на муки или еще чего. Нет, выбор вполне определенный, только совершенно без оного. Тут можно опять про свободу воли порассуждать, про Бога, про то, что все книги уже написаны…
Так что можно сказать, что новый год я провел в одиночестве. Правда, в одиночестве осчастливившем одного человека. Нет, близняшки тоже по-своему рады были меня видеть, но они были бы рады вообще видеть не слишком плохого человека (если, конечно, я подпадаю под эту категорию), который бы с ними шубуршался и играл. Что я мог дать Альбине? Имитацию себя – и не более. Я позволял себя любить, причем все это на минимуме затрат как эмоциональных, так и энергетических. Удобно. И это слабое решение. Ну, хоть признаю, хотя и это ничего не оправдывает. Из биографии можно выкинуть любой скелет вместе с кельей или шкафом, его содержащий. В молитве или дневнике такого себе не позволишь (можно, но тогда это не будет молитвой или дневником).
Зато как я билетики проверял – загляденье. Вот уж кто-то посмеялся в небесах, иль под землей. Поскольку у Бога я посчитал невозможным просить денег (он и так сделал для счастья всех и каждого более, чем достаточно – но всегда же не хватает, а посему…), я попытался заключить контракт с Дьяволом. Смешно. Сейчас или до этого было бы, несомненно, даже очень смешно. Но не тогда. Тогда всё было серьезно до деталей. В закрытой комнате один я встал и вслух произнес контракт: нужны деньги, а взамен (нет, не душу пытался я протулить по мифам главному в преисподней существу, душу как-то сразу жалко сделалось, хотя и не было уверенности в её существовании), обещал честно и благородно написать хорошую картину. Хорошую по сатанинским меркам. Я еще не знал её замысла, но в случае чего разработал бы все с тщанием и дотошностью. Примерно такая идея: Бог не такой уж хороший был бы показан, а Дьявол не такой уж плохой. Классика, одним словом. И лотерейные билетики купил. Деньги же они и от Дьявола просто так не сваляться, им же информационный повод нужен (журналистское выражение, которое узнал позже). Итак: если я по лотерее выигрываю – рисую картину. Не выигрываю… ой, об этом не хотелось думать. И вот розыгрыш. Первый прошел впустую. Но я даже глазом не моргнул, думаю, терпение оно завсегда выручало меня. И тут измывается. Просто так бабки еще никто не получал. Вся надежда на второй билетик. И снова розыгрыш, там разница во времени – неделя. Если первый я и не смотрел, так и сам решил и легче было, то ли напился, то ли дела какие были – сейчас уж не вспомнить. Но вот второй… нет, его я тоже в прямом эфире не смотрел. Стал по интернету проверять таблицу, зачеркиваю номера (билетик похож на карточку лото с бочонками) усердно. Мимо главного выигрыша пролет, мимо… тоже. И тут я начал холодеть. Я же сумму точно не установил. Выходило так: если я выиграю чуть больше стоимости билетов (каждый из них был по полтиннику), то положим получив сто пятьдесят рэ, я обязан буду картину рисовать?! тут уж не до зачеркиваний, стал по другому сверять, оказалось быстрый способ есть, если таких-то номера – выделены красном – отсутствуют, то ваш билет выиграл, а если… короче, мой ничего не выиграл, как и первый. Ничего, это если точно: совсем ничего. А значит, или картина моя не нужна, или я просто лох. Билетики я выбросил и больше сделок с Дьяволом заключать не пытался. Вот бы проверить, есть ли у меня душа как-нибудь. На всякий случай…
14 февраля. Хоть отмечать день влюбленных по мне и глупо. Но если его отмечает любимая девчонка, тогда всё встает с головы на ноги. Денег у меня не было. Знакомая пустотное состояние карманов. Только на проезд туда и еще куда-нибудь. Компьютер я уже продал. Стрясти деньги с Мотли и Би не получилось. Хотя требовать отдачи денег с девчонки и не по-джентельменски, но… я могу забыть и простить. Однако (не замечали, что бывают периоды в жизни, когда только "да" на дороге попадается, а бывают когда сплошняком "но" и "однако" стоят и путь загораживают, я уж не говорю про полнейшие мраки, где "нет" еле виднеется среди темноты). Однако если Лекси хочет в "Нуар", то так уж получается, что совесть не жужжит по поводу того, что я прошу вернуть долг. Это еще и дружбой осложнено. Тут я только и могу, что спрашивать. Деньги есть? Денег нет. Отвечают мне. На этом выбивание долгов заканчивается. Дал бы я лучше барыгам каким-нибудь или бандитам, на них бы я нашел управу. Мне бы помогли. Кое-кто или альтернативные силовые структуры. Разумеется, часть денег пришлось бы отстегнуть, но другую бы часть я получил. А так…
- Мотли, ты мне объясни, почему у тебя на траву каждый день деньги есть, а хотя бы частично отдать мне - нет?
- Посмотри вот на это, - хлопает по своему барабану, - ты думаешь, он такой большой, потому что я много ем, да я травой питаюсь уже больше года.
- Поправился даже.
- Что ты меня пытаешь. Будут деньги – отдам.
- Ты ничего не рисуешь, ничего не продаешь и не работаешь.
- Кризис идей. Знаешь, что говорят. Если у человека творческого труда творческий кризис, то это значит, что Бог намекает, не тем, малыш, занимаешься.
- И что делать?
- Если бы я знал.
- Курить траву?
- Злой ты человек, Вася. Хотя имя у тебя доброе и лицо тоже. Что я сейчас могу? Молодых развращать и ими же развращаться. Нарисуй это.
- А что сам не нарисуешь, у тебя техника в сто раз лучше.
- Беру кисть и не могу ею холст запачкать, потому что здесь – стучит себя выше барабана, - пустота. Ничего нет впереди, что бы влекло. А тут ты с материальными претензиями. Ну не до тебя, Вася, ты только не обижайся, ты же знаешь, как я тебя… дружу.
Улыбка всё же на моей физиономии появилась.
Почему я не занял у родителей? Во-вторых, потому что они сами небогатые. Во-первых, эти люди дали мне жизнь, как я мог просить у них еще и денег?
Около отдела сотовых телефонах я заметил Семёркина. Он как журналюгой стал, так только там и появлялся, ну и в "Еве" разумеется, и еще в "Сам Фа" заглядывал. А остальной магазин, можно сказать, игнорировал. Неправильно это. Октябрина стала какой-то грустной, утром всё было совсем не так.
- Опять плохие новости принес.
- Так получилось… - похоже он и сам не ожидал, что весть настолько грустной была.
Как оказалось в клубе "Мед Роджер" зарезали диджея Михона, а его знала Октябрина.
- И как это произошло? – я в этот клуб не ходил, Михона не знал, людей довольно часто убивают, посему во мне эмоции не дрогнули, только профессиональное любопытство заиграло. Я же того, на страже порядка стою.
- Да приставать начали к девчонке. Сначала вроде как один какой-то кекс, а как до разборок дело дошло, то их двое или трое нарисовалось, и у одного нож бабочка. Два удара нанес Михону, одни в печень, другой в сердце.
- Как-то уж слишком все профессионально вышло в конце, а в начале наоборот, как всегда дилетантство - пьяные разборки, нарезка пантов... И вообще несерьезно людей резать… - но тут я решил умолкнуть, ибо дальнейшие рассуждения скатывались к оголтелому цинизму. Так и друзья-знакомые мои разделились: кто-то искренне жалел человека, кому-то было все равно, а одно высказывание даже меня резануло: "Ну вот, теперь концерт организует, будет куда пойти". Без комментариев.
Зато в тему будет памятник нарисованный и потому уже рукотворный. Его я нарисовал специально для Семёркина, а то слишком задаваться стал (на самом деле нет, но надо же было как-то обосновать создание монумента, который, сказать по правде, родился вдруг из ниоткуда).
- Держи, это тебе.
- Чего это? – недоверчиво смотрит на рисунок с семеркой.
- Это памятник.
- Семёрка?
- Ага, а тут цепляются качели, на них люди и особенно дети могут кататься. Ты же тоже любишь функциональные брелки?
- Ну и что?
- Поэтому у тебя после смерти должен быть функциональный памятник.
- Да я вообще-то собираюсь кремироваться.
- О, мы тут все волгари, все живем соборно, под звон колоколов в родимом болоте и куликов пугаем. Кремироваться он будет, это еще крематорий для таких оригиналов надо построить. А пока будешь как все в могиле гнить. К тому же кремация и памятник вещи раздельные, одно другому не мешает. У нас в городе качелей мало, так на одни будет больше.
- А во время смуты всякие падкие до улучшения жизни революционеры будут из них виселицу делать.
- Не факт, но возможно.
- Тогда лучше памятник скромный забабахать, низенький такой, чтоб дети кататься могли, а вешать можно было бы только карликов или гномиков. Спасибо тебе Дима за добрый подарок не на день рождения!
- Надеюсь, и ты не забудешь проставиться.
- Само собой, сделаю тебя в мемуарах главным ответчиком за казанский базар.
- Рынки у нас держат совсем другие люди.
- Знаю, но они мне крайне не интересны.
- Поэтому ты умрешь никому не известным, вот если бы про пацанов писал реальных, или не менее реальных оперов, тогда бы деньгу сшибал, поклонницы оставляли бы в подъезде надписи помадой и использованные прокладки. Или бы чтиво модное крапал про бохему, про писателей там или художников, они бы все были модно геями и лесбиянками, совокуплялись на каждой нечетной странице, а на четных клепали бы из говна или мусора шедевры. Тогда была бы не народная любовь, но зато признание эстетское. Премии там всякие и прочий гламур. А если и дальше будешь носить по издательствам отсебятину, то тебя ждет одиночество и одинокая смерть. Но ты не боись, памятник тебе справим всё равно, у меня кузнец знакомый есть.
- А жена у него есть?
- Размечтался! – и сразу круто сворачиваю, - Ушла любовь?
- Я страшный человек, в моем сердце она живет не более года.
- А потом куда улетает?
- Наверное, на родину. Блин, Димон, неблагополучный ты какой-то, как не заговоришь с тобой всё грустно становится и водку пить хочется!
- Так в чем же дело?
- Я пить бросил и денег нет.
- Можно занять.
- Нет.
- Вот и мне чего-то сегодня не хочется. Странный день.
- Ранний. Родился недоношенным. Пока-пока!
Семёркин свернул несколько раз листок с изображением своего будущего и положил поближе к сердцу, чтобы вероятное напиталось соками жизни и стало действительностью. А я вот сколько ни прижимал к сердцу Лекси, всё никак. Всё никак. Смотрю в потолок, потом в зеркальную витрину – нет, и я не волк, и луны не видно – выть некому и не на что!
Я курю сигарету
чтобы забыться.
Я курю сигарету
чтобы забыть.
Сигарета горит
и дым не мешает.
На звезды сквозь ветер
с дивана смотреть.
Дотянуться до пульта
и вырубить на миг.
шум тот, что как музыку
нам продают.
Не забыть, не забыться
- всей травы Афгана не хватит.
Тут не измениться, там не изменить.
Ни звезды, ни ветер, ни то
что во мне записалось.
под видом прошлого
за десять-двадцать лет.
Беру в руки не кисть совсем, а местами гитару и почему-то выводится:
Из далека долго
течет река Волка
Течет река Волка!
А вытекает Ра.
Вот так бывает со словами начинаешь копаться в пустом и вдруг находишь. Отталкиваясь от Волги через Итиль приходишь к истоку священной реки Ра. И понимаешь, что слова не такая уж пустая штука. Иногда они бывают заряжены весьма плотно энергией.
Дело было у Мотли. Вечерок был цивильный, народ не загибал пальцев и не выёживался. Просто пили, танцевали и трахались (а разных комнатах, чтобы удовольствия не смешивать). Меня в питейной комнате попросили спеть. Знамо дело занятия близкие, можно сказать почти однокоренные. У фестивалей авторской пьянки девиз ещё есть: "Хочешь петь – пей!" А у меня настроение-то было грустное, только я виду не подавал, молчал больше, ну и иногда какой-нибудь перл в разговочик забивал, как гвоздь в свежую сосновую доску. Взмахнул я значится патлами несуществующими, подстроил чуток гитару и бодренько выдал с огоньком и хрипотцой:
Мой папа любил пить водку!
А мама любила его!
Мой папа любил пить водку!
А мама любила его!
Народ подхватил. Большинство не знали, чем дело кончится, я не стал ожиданий обламывать и включил еще больше оптимизма:
Мой папа любил пить пиво!
А мама любила его!
Мой папа любил пить пиво!
А мама любила его!
И понеслось…
Мой папа любил пить портер!
А мама любила его!
Мой папа любил пить портер!
А мама любила его!
А вот тут не знающих ждал нежданчик. Резко меняю тональность, в глазках харизма гаснет, зато грусть вселенская появляется. И я уже в растяг, словно массирую гармонь с бесконечными ладами, заряжаю:
Мой па-па лю-бил бить ма-му-у!
А ма-ма уби-ла его-о!
Мой па-па лю-бил бить ма-му-у!
А ма-ма уби-ла его-о!
О сокращении молитвы.
Как я только ни молился. Можно сказать, первое время молился бессистемно, потом применил ум и логику и от молитвы практически ничего не осталось. В детстве многого боялся, поэтому часто троекратно плевал через левое плечо. Сей ритуал перенесся и в молитву. Когда я просил за близких (чтобы ничего плохого не случилось... - дальше идет перечисление имен и фамилий), то сплевывал, плевки превращались в настоящую пулеметную очередь. Там еще фраза была: вспомни, Господи, царя Давида и всю кротость его. Потом я подумал (о-го-го! подумал сам): а чего это я царя какого-то поминаю, зачем это надо и вообще... и только много позже прочел в какой-то книге (а может, уже в иннете), что Давид был еще тот «кроткий царь». Возжелав жену военачальника своего, он не долго думая (или все-таки подумав), взял да и отправил его в такое пекло, из которого не выбираются. Тот и сложил буйну головушку, а Давид женился на приглянувшейся девчонке – уже вдове. Нет, я понимаю, времена были суровые, сейчас вон бошки уже не рубят, а чаще из пистолета людей грохают, а еще чаще режут обыкновенными кухонными ножами по пьянке. Но вот зачем Богу вспоминать царя Давида и "кротость" того? Уж, наверное, Бог все помнит, зачем ему чего-то напоминать. Или это для того, чтобы он над нами сжалился, или чтобы мысли свои повторяющейся фразой остановить. Видимо, одно из назначений определенных мантр и молитв - останавливать внутренний диалог. Хотя, в них может быть заключено то, что я в силу своего низкого полета не вижу. Но в детстве я ни про какой внутренний диалог не знал и молитву сокращал скорее из лени, которой очень помогала логика. Вот, например, я просил за бабушку, чтобы она не болела и не умирала. А потом подумал - любим мы все-таки это занятие. Вот я каждый вечер молюсь, чтобы бабушка не болела и не умирала. Поскольку я хороший парень, Бог не может не выполнить того, о чем его просят в молитве. Получается – моя бабушка будет жить вечно. Вот уже тут я понимал, что пришел к противоречию. Так что я решил просить более разумно: чтобы у бабушке все было хорошо (и без сплевывания через левое плечо). Ведь если есть Бог, значит есть и жизнь после смерти и тогда - я же прошу об этом - у бабули и после кончины все будет тип-топ (или чики-пуки). Ничего не могу с собой поделать - разумеется, я сейчас пропускаю те мысли через призму теперешнего моего восприятия, и они зело обогащаются цинизмом и стилистическими закорючками. Но как точно я тогда - в светлом детстве - мыслил, я уже не передам. А вот то, что я боялся, что меня кто-то контролирует или за мной следят - помню отчетливо. Я тогда еще и не молился, потому что о Боге в то время узнать было тяжело. Он только через поговорки проглядывал. Не каждый разглядел бы его сквозь марево материализма (опять скакну в будущее - которое теперь прошлое - прочитав Новый завет с удивлением обнаружил, что многие крылатые фразы, что я знал со Своего-Светло-Светло-Радостного детства - оттуда). И я пытался ни о чем не думать, даже о том, чтобы ни о чем не думать. Мне казалось, что на мгновения мысли останавливались (было ли это на самом деле или я себя обманывал - трудно сказать, ведь теперь я думаю почти непрерывно, слово "почти" я поставил, чтобы не скатиться в абсолютно категоричные императивы или как там эта бодяга называется). Далее я ещё больше сократил молитву, убрав из неё не только все сплевывания (ну, детский сад же - плевать через левое плечо - я же вырос, поумнел!), я перестал вообще что-либо просить. Это был качественный шаг... правда, не понятно куда: вперед или... Я только говорил: спасибо тебе Господи за... а дальше в различное время по-разному звучали слова и менялись понятия, которые я ими хотел обозначить - мир, моя жизнь, возможность жить и так далее. Иногда ребенок просыпался и тогда я вставлял в молитву какое-нибудь недозволенное прилагательное пред словом "мир", зашибательский - пожалуй, самый мягкий эвфемизм к нему. Молитва перестала быть сделкой: я обещаю то-то и то-то, а ты мне даешь за это следующие блага. Я старался просто искренне благодарить Бога за все что есть.
И еще за свободу не верить в него. Как-то так:
Спасибо, Господи, за новый день, за шанс в нём жить, любить и быть любимым!
Спасибо за возможность исполнять себя ради тебя!
Спасибо за добрых людей вокруг, за кров над головой, за пищу, которую нам даёшь!
Спасибо за свободу – верить или не верить, любить или ненавидеть, созидать или разрушать, говорить правду или ложь, выбирать жизнь или смерть!
Прости за то, что даже в таком прекрасном мире я иногда унываю, думаю, что всё плохо, потому что не так, как я хочу прямо сейчас, хотя на самом деле всё хорошо, просто я чего-то не понимаю или просто не умею ждать.
Прости за страх и за неосознанность, за лень, за то, что мало делаю, и много думаю о себе.
Господи, дай силы противостоять грехам и не поддаться искушению, направь на путь истинный – к тебе, к добру, любви и свету, и я пойду по этому пути до конца!
Слава отцу, сыну и святому духу во веки веков, аминь!
Как Дьявол
Как-то в солнечный день после дождичка, может быть, это был и четверг, но скорее какой-то из выходных, тут два варианта блестят правдой сквозь пелену лжи: суббота и воскресенье – но сути дела это не меняет, хоть и объясняет отсутствие дома родителей – они фазендствовали на даче… как-то в выходные, после дождика и под лучиками солнышка я решил показать коту мир. Окно было открыто и Кис без помпы зато решительно был водружен на подоконник с настежь распахнутым окном. Теперь его от мира громадья (о котором он подозревал) не отделяло стекло. Океан звуков омыл его ушки (так и крутятся, выслеживая звуки – хищник), сотни запахов ударили в носяру (дергает им в стороны разные, но кошки плохие следопыты, посему мало оттенков различают, но впечатление от этого меньше не становится – как ни как, а мощный удар в нос наблюдается) и, конечно же, свет – множество оттенков яркости и переливы цвета в вертикальные зрачки Киса вползли. Атас! Кот колебался шкурой и тянулся башкой в небеса, он замер. Лапы на подоконнике, сам – там. Я отошел, чтобы не мешать. И вот тогда я почувствовал себя Дьяволом. Не Творцом, потому что ни мира, ни Киса я не создавал. Я лишь показал отдельно взятому коту отдельно взятый мир. Подбросил яблоко искушения. И смотрел – что там дальше? Где-то с полчаса Кис смотрел на проезжающие по улице машины, на голубей снующих на бреющем полете. Далеко – не прыгнуть. Не достать. Не порвать их тушки своими когтями. И был момент в этом наблюдении и знакомстве с неведомым, когда он вступил на карниз, покрытый нержавейкой. И тут я перестал быть Дьяволом. Я шуганул кота. Он отступил от пропасти в четыре людских этажа (а сколько это этажей кошачьих?) Потом я закрыл окно, а Кис уснул, утомленный всем тем, что не было его всем, а ему лишь показали. Что он видел во снах? Голубей, вероятно, а может быть, даже мышей и грациозных кошек (мало вероятно, зато по-человечески понятно).
Фиксаж
Обычно он золотой или денежный и массовый. О чем речь? О закреплении твоей вселенской славы. О конкурсах или премиях. Работаешь, работаешь, работаешь, а потом начинаешь почивать на лаврах и искоса взирать вниз: чего это муравьишки не ползут с наградами, али я не достоин уже? Лотерея. Дадут, не дадут. Сейчас конкурсы и призы разыгрываются практически во всех видах искусств. И лукавят девять из десяти тех, кто говорит: мне оно не нужно. Только очень немногие понятия не имеют о конкурсах и просто творят. Сейчас самое массовое из искусств - кино вкупе с телевидением. Кинофестивали соответственно – самые дорогие и шумные действа, с ними не могут тягаться конкурсы в литературе, премии архитектурные или музыкальные (если не касаться популярной музыки). Поэтому многие ревнуют телевизионщников и киношников к славе. Им кажется, что вот там жизнь кипит и деньги крутятся. Как будто кто-то стал счастливее от денег и славы. Впрочем, может быть, кто-то и стал. По крайней мере, основной поток мотыльков тянется именно на этот огонек. Есть в этом налет плесени неудачничества. Действительно, если ты вырезаешь нецке, то ты резчик и тебе некогда следить за перипетиями Каннского фестиваля, что тебе Гекуба? Режешь себе и режешь. А вот если ты неудачник, тогда да, сидишь и пускаешь слюни. Теплое течение Мейнстим проходит мимо тебя. Самое время пить горькую и проклинать режиссеров и кинозвезд. Трахаются они там, развратничают, наркотики употребляют, а ты ни при чем. Обидно, да. У меня никакой не любви или отчужденности к кинотворцам никогда не было. Делают ребята и девчата свое дело - и молодцы! Пока кино не приехало в провинциальный город Казань. Нет, когда приехало – я не возненавидел. Вот после того, как сняли несколько серий про эмчээсников, после того как с одним из актеров уехала Анна. Тут да, я взбесился и пожелал музе кинематографа реанимации и кремации.
Иногда в ванной
Иногда в ванной заняться особо нечем, вроде моешься, но как-то бестолково, потому что в принципе мыться было не надо, но томилась душа в теле, вот и решила его помыть. Ну лады, моемся. И вот если окунуть кисть руки в пенное, а потом вытащить, то с пальцев срываются капли. Их можно считать. Но не сразу – иначе не успеть, так быстро они бегут к своим братьям и сестрицам внизу, что сливаются в ручейки. Надо так – сначала говоришь раз-два-три или три-пятнадцать, а потом уж ловишь зрачками беглянок. Обычно со среднего и безымянного пальца капли срываются в унисон, а с указательного и мизинца – в разнобой. Да, какими только глупостями не занимается человек, который любит и не может любить…
Ветер занес на заплеванный и замусоренный бычками пляж Локомотива. Был вечер. Пили. Я забурился в левую компанию и она стала для меня правой. На плече у рядом сидящего полуголого казанца наблюдалась татуировка следующего содержания: "хочешь гопа – полюби меня". Мне на ум пришли такие строчки:
Мальчик гоп, мальчик гоп!
Ты ушами не хлоп,
Потому что ушей у тебя совсем нет.
Ты стрижешься под ноль,
Мальчик гоп, мальчик гоп!
Да простят меня стихоплеты, льющие воду на мельницу группы "Та-ту". А губы выдали другое: "Владимирский централ, ветер северный" и пальцы взяли нужные аккорды. В Казани невозможно пройти по нашему аналогу Арбата – улице Баумана (бывшая Большая Проломная) и не услышать вечером по караоке хоть раз эту песню. Хотя, чего это меня занесло. Это не Баумана, это пляж. Хотя и вечер. Не значит, что я прогнулся под мир. Просто песенка про хиппи, плывущих в каное и ругающегося матом аллигатора – была не в кассу. И надо было ковать деньгу. Нет, не чтобы идти за пивом – пиво было в палатке, которую держали местные синие (так они у меня по татушкам проходят зоновским), а чтобы приблизится к Лекси. Приблизится только в моей голове, но иногда так оно важнее всего.
Патриотизм – есть Родина минус национализм
Хрен редьки не слаще. О чем это я? Да о патриотизме минус национализм. Помню в детстве, когда открывал атлас - а мне родители купили полноразмерный атлас, он был почти с меня ростом (стоит тогда 10 рублей – приличные деньги, между прочим) – там я всегда искал: где самая высокая гора, где самая длинная река, где самая глубокая впадина. Всё это должно было быть в СССР. Очень я на атлас обижался за то, что самая длинная река Нил протекает не у нас, а в Африке, гора самая высокая не - Пик Коммунизма а какой-то Эверест (Джомолунгма вообще не выговоришь, что уже подозрительно), да и впадина Мариинская подкачала: находилась в каких-то нейтральных до легкомысленности водах, кроме этого и по городам-миллионникам - полный швах, как ни считай, а в Китае больше получалось, одна радость: Байкал – наш! А он является самым большим озером мира и самым глубоким и в нем больше всего запасов пресной воды - и от этого уже весь капитализм мировой деться никуда не мог. К стенке фактом его приперли!
Кровь сладка
Это только когда она течет – она солёная. А например, если ночью из носа потекла, то проснёшься и видишь на подушке бурые пятна, то здесь, то там – интересно. Вечером, когда снов еще не видел, их не было, а утром, когда в цветных видениях уже отбегал – появились. И вроде даже радостнее становится, вот приключение было, те такая ночь как все. Только мама переживала. Застирывала наволочки. А с пятнами крови они мне казались милее. Кровь и днем шла. Вроде бы ощущаешь очередную соплю – эти червячки из меня часто лезли – ан нет, на пальце красное алеет, в рубин ноготь превратила. Лизнешь – соленая. Опять беспокойство для мамы. Она меня учила голову закидывать – от этого мир становился другим, и на нос положить платок, хорошо промокший под краном с холодной водой (этого можно было не добавлять в инструкции – в нашем старом доме горячей воды не было). Да, нос холодит и смотришь на потолок. Я смеюсь, а мама хмуриться.
Это потом врачи выявили, что голова – это не самая большая беда моя. Гораздо больше проблем было в сердце. И как всегда это у них бывает, прописали уколы. Болит сердце, а колют задницу. Сюрреализм – такого слова я тогда не знал.
=>>>Дальше
<<<на Повести
|