В добрый путь

Ловчий Анхель скривился и вытащил из ловушки серую тушку, точнее то, что осталось от некогда могучей крысы. Большего морального падения было трудно себе представить: его - прирожденного охотника на птиц! - заставляли бороться с грызунами. Хотя, если выбирать между десятью годами каторги и тремя годами принудительных работ на благо короля в казематах элитной тюрьмы… Анхель поднял глаза на каменный свод и в очередной раз не пожалел о своем выборе. А вот там, за каменной толщей, куда даже очень острый взгляд ловчего не мог проникнуть, ситуацию с моральным падениям обсасывали уже с другой стороны…
Герцогиня Анжелика впервые сталкивалась с подобной наглостью: простолюдин сидел и ел в ее присутствии. Самое отвратительное заключалось в том, с каким смаком он это делал! Развалившись на стуле и закинув ногу за ногу, он локтем надежно фиксировал свое тело за потемневшим от времени дубовым столом, совершенно не заботясь о том, что его камзол при этом заехал во второе блюдо. Перед собой он взгромоздил на одной тарелке все самое вкусное: телятину, картошку, капусту и бобы, а также карпа, гусиный паштет, помидоры с перцем и грибы (жареные и тушеные), его правая рука с вилкой буквально порхала от приправы к гарниру и выбирала самые вкусные кусочки мяса и рыбы, все это шустро отправлялось в рот и энергично пережевывалось, время от времени вилка откладывалась и пальцы хватали бутерброд с толстыми шмотками сала или жирно лобызали бокал, в котором плескалось не разведенное водой красное вино (и это не смотря на раннее время и службу).
- Вы так едите, как будто эта ваша последняя трапеза, - не выдержала и съязвила Анжелика.
- Герцогиня, для меня нет ничего приятнее полноценного обеда, ведь каждый мой обед может стать последним. Выпущенный на свободу узник может свести со мной счеты и отравить еду… кстати, некоторые не едят грибов, я не понимаю таких приверед, посмотрите-ка на этих крепеньких малышей, - он отправил вилку с порцией лоснящихся маслят себе в рот, - м-м-м, никогда не знаешь, какой из них съедобный, а какой нет. Король может приказать отрубить мне голову за какой-нибудь мой грешок, а у меня предостаточно грешков. Отвергнутая любовница может заколоть меня стилетом, - он показал вилкой как она может это сделать, зайдя с сзади и направив острие в шею, - ревнивый муж может вызвать меня на дуэль по поводу или без оного или устроить засаду в лесу. Да мало ли чего еще может случиться. Одно радует, - он просигналил кусочком телятины на вилке вверх и тут же упаковал его в свою казавшуюся бездонный пасть, чуть погодя, прожевав таявший на языке кусочек так и не ставшего коровой теленка, продолжил: - в меня не может ударить молния. В священников ударяет молния, в моряков, и даже в юристов. Но в начальника тюрьмы - никогда! История не знает таких примеров. А все потому что каждая тюрьма в нашем славном королевстве снабжена знатным громоотводом. Да, да, у нас даже громоотводы знатного происхождения. Хе-хе…
Отвратительно - с точки зрения герцогини - оскаблился смотритель тюрьмы.
В свою очередь он нет-нет да бросал быстрый взгляд на эту роскошную женщину, практически полностью скрытую под черной одеждой и вуалью, дались бабам эти вуали! Априори - то есть до опыта - он решил, что она прекрасна настолько, насколько вообще может быть прекрасно создание, сотворенное из ребра. Хотя под черным пологом загадки ничего точно различить было нельзя, начальник тюрьмы решил, что она брюнетка, уж слишком умна была для блондинки. За это умозаключение одна его знакомая блондинка Маргарита могла бы его убить и съесть. Да. Впрочем, где-то он читал, скорее всего, в светской хроники, что герцог де Лауренский взял в жены первую красавицу… газет начальник тюрьмы не читал, но в них иногда заворачивали селедку, а селедку да с лучком и картошечкой, да под охлажденную водочку - м-м-м! - он употреблять любил и не таил от сослуживцев этого своего способа потешить чревоугодие.
- Вы слишком молоды для такой должности, наверное, прошли по чьим-то головам… - предположила она.
- О, вот и вы захотели выбить толику кровушки из-под моего камзола. Да, мне всего двадцать восемь, а я уже провожал в последний путь и маршалов и контр-адмиралов и графов и баронов и даже одного герцога.
Анжелика невольно вздрогнула.
- Не бойтесь, не вашего драгоценного супруга.
- Он здесь?
- Может быть.
- Сколько будет стоить свидание с ним?
Она так это сказала, как будто слова "нет" уже не существовало в природе.
- Сначала, и это самое важное, я хочу закончить свою - как это вы выразились? - "трапезу". Потрапезничать, так сказать, в волю и от души. Но есть в присутствии дамы не вежливо… не вежливо, если она молчит. Совсем другое дело, когда она воркует… - он поднял бровь, но герцогиня не ответила на приглашение, более того она безапелляционно бросила в него костью сухой до окостенения (если подобная сухость и тавтологичность здесь вообще применимы):
- Дифирамбов в свой адрес вы не дождетесь!
- Страсть к лести мне чужда, вот к дивчинам тянусь я. Тем более тщеславию здесь негде разгуляться: этот замок с решетками на окнах - моя последняя остановка в карьере. Выше головы не прыгнешь, телега не может поехать впереди лошади, могу еще пару афоризмов привести, но не суть, не суть… - тень серьезности опустилась на его чело, но это никак не сказалось на жизнерадостности его аппетита - продукты улетали под его воротничок с неописуемой метафорами скоростью. Впрочем, и его болтовня не прекращалась: - Истории, настоящие истории бывают двух видов: про любовь и про смерть. Про смерть днем рассказывать как-то не с руки или не с языка, другое дело про любовь - ей даже полуденное солнце не способно обесцветить краски. Поведайте свою историю - ведь вы несомненно любите, если пошли на риск сюда приехать, - и я устрою свидания с… в камеру к кому вы хотите попасть?
- Конечно же к своему мужу.
- Назовите имя, ведь я не знаю вашей фамилии, - это была и ложь и необходимое уточнение (мало ли сколько у подобной красотки могло быть мужей), все-таки больше уточнение, чем ложь.
- Я хочу свидания с Франком де Лауренским.
- Камера номер семьсот восемь. На самом деле у нас всего сто одна камера, но по прихоти короля, а его прихоти не обсуждаются, между порядковыми номерами камер вставили цифирьку нуль, и посему у нас как будто тысяча и одна камера, что совпадает с количеством сказок, кои небезызвестная Шахерезада рассказывала всем встречным поперечным падишахам.
- Вам не подойдет история о Ромео и Джульетте?
- Зачем мне выдумки, жизнь многократно интереснее. Ключом для открытия двери может послужить только история вашей любви к герцогу.
- Хотелось бы верить в то, что свое слово вы держите.
- Потому и жив, красавица, потому и жив.
- Что вы себе позволяете?
- Вы красивы, а я это отметил. Ничего сверх этого. Я не набиваюсь к вам в койку, - взгляд его серых глаз приобрел стальной оттенок и из них повеяло холодом. - Еду и питье не предлагаю, каждое блюдо и напиток здесь могут нести вечное забвение, а оно вам надо? Когда созреете для бартера, можете начать вить нить повествования. Обойдемся без либретто, я их не одобряю. Грибы - другое дело, ах какие грибы…
И этот наглый тип вновь принялся услаждать свою утробу. Герцогиня огляделась, войдя сюда она уже убедилась, что стула для нее нет, но теперь поняла, что нет и табуретки или скамеечки. Что ж, она постоит. Она бы и не села на табуретку, но сам факт… Однако, ее приперли к стенке. Разумеется, она могла выйти и хлопнуть дверью, но она никогда этого не сделает, так уж чего ломаться? Собравшись с духом она начала свой сказ:
- Нас представили друг другу на балу у герцога Валентийского..
Начальник тюрьмы ни разу не прервал ее. Он только жмурился от удовольствия одновременно и гастрономического и усладо-душевного.
- Что за история, герцогиня… мое сердце развернулось и вновь спряталось в грудную клетку. Клетка - какое слово в нынешнем контексте…
- Вы не забыли о свидании?
- Как можно? Но ваш перстень… он оттягивает изящный пальчик, надо освободить его или их обоих…
- Что я слышу? Вы меняете договор на ходу?
- Вношу поправку. Мне знаете ли здесь чего только ни рассказывали, плакали, на колени бухались, одежду на себе рвали и все для вящего эффекта. А бывает врут, в заблуждения хотят ввести, на фуфло берут. За просто так хотят дождаться милости от меня. Если ваши слова правда и вы его действительно любите, то не глядя на стоимость этой побрякушки, пожертвуйте ее бедному служителю системы исправления и наказания. А если не любите, то конечно, это и не побрякушка вовсе, а перстенек цены не малой… что ж, ваше право, значит я о вашей просьбе забуду…
- Подавитесь! - она с усилием стянула с пальца фамильную драгоценность и швырнула перстнем в наглую морду.
Начальник тюрьмы на лету поймал перстень, сверкнувший в лучах солнца, которые с трудом пробирались сквозь толстую решетку (даже в его кабинете были надежные препоны на окнах) и ловко нацепил его на свой мизинец. Полюбовался, дыхнул перегаром на рубиновый камешек, потер о камзол, и умиротворенный новым приобретением расплылся в улыбке:
- Какой камень, какой камень, прекраснее здесь только абрис ваших губ.
- Еще одно слово! - ее глаза пыхнули гневом.
- Я лично провожу вас в камеру номер семьсот восемь. Прямо сейчас без проволочек, а то вы тут своими бешенными взглядами мне все вино вскипятите, а я признаться не люблю глинтвейн.
Его сапоги уверенно мерили коридоры, ее сапожки стучали каблучками чуть следом и чаще. Их барабанный дуэт прерывался бесконечным лязганьем открываемых и закрываемых запоров, скрипом решеток и звоном ключей. Они всё выше и выше поднимались по лестницам. С этажа на этаж, с этажа на этаж. А герцогини казалось, что они наоборот спускались вниз - с каждым пролетом лестницы безнадеги в воздухе прибавлялось.
- А это у нас коридор для самых влиятельных узников. Некоторые отсюда пересаживаются сразу в трон, большинство отправляется на тот свет. Я бы вам показал местные достопримечательности и рассказал пару баек, но думаю, корректнее будет не томить ваше величие… да, да, ваше величие… прошу, - он повернул ключ в замке и распахнул дверь в камеру № 708.
Оттуда на Анжелику взглянул… какой-то урод.
- Закройте дверь и прекратите юродствовать! Это не мой муж.
Начальник тюрьмы захлопнул дверь, а узник к которому впервые за десять лет (а может быть за год - время в одиночке штука очень относительная) пришел посетитель, да еще какой - прекраснее женщины он не видел в своей жизни (она подняла вуаль и ослепила его) или уже не помнил - рванулся на чудо и уже схватился за косяк, как его пальцы попали под суровую раздачу. Он взвыл, дверь вновь открылась, сапог ударил его в грудь, обессилевший узник отлетел на пол камеры и дверь перед ним захлопнулось теперь уже надолго.
- Вызовите врача к этому бедолаге, - бросил начальник тюрьмы одному из своих подручных.
Они остались с герцогиней тет-а-тет в темном коридоре. Она - прекрасная и рвущаяся из корсажа, и он - ничуть не покрасневший.
- Давайте посмотрим правде в глаза, - его рука достала из кармана камзола потрепанный блокнот в кожаной обложке, - сюда я заношу только элиту. Итак, поищем… камера номер семьсот восемь - смотрите, здесь написано Франк де Лауренский. Так зовут вашего мужа?
- Да.
- Это - камера номер семьсот восемь? - он указал на дверь, за которой раздавался скулеж.
- Так на ней написано.
- Можете не сомневаться, это камера номер семьсот восемь. А узника в ней я вижу в первый раз и всегда знал как Франка де Лауренского, а вашему мужа не видел никогда и соответственно никогда не знал. У вас есть еще ко мне поводы для сатисфакции?
- Но где же тогда мой муж?
- Не имею никакого понятия. Если, по вашим словам, этот бедолага - не ваш муж, то для меня эта информация - совершенно пустая. Он здесь будет сидеть под этим именем до тех пор, пока вышестоящие инстанции не заметят ошибки. Но сдается мне, они вовсе и не ошибались.
- Где мой муж?
- Герцогиня, в своей пастели я его не прячу. Вот если бы он спросил о вас…
Звонкая пощечина нарушила покой коридора. Только жирная крыса как бежала по нему спокойная более, чем королевский флот вкупе с десантом, так и продолжала трусить по каким-то своим архиважным делам. Раздался визг герцогини и удар сапога начальника тюрьмы по стене - сапог не догнал серую тушку.
- Жан, ты расставил новые ловушки?
- Так точно, - раздался голос из другого конца коридора.
- Ни… - быстрый взгляд в сторону герцогини, - …я хотел сказать, толку от ловушек никакого. Серые бестии умнее, чем их изобретатель. А старые добрые коты надежнее, чем все мышеловки мира.
- Да, только их иногда находят обглоданными.
- Почетная смерть для крысолова. Надо будет закупить партию самых злобных котов. А если кто-то из них не будет ловить крыс я лично спущу с этих ренегатов шкуры и выставлю для остальных на показ. Анхель, конечно, старается, но и его усилий не достаточно. Что с ними делать? Может уже все здесь помолимся за избавление от крыс, или прекратим кормить узников… - поделился тактикой борьбы с неуловимыми грызунами начальник тюрьмы.
- А у вас что-то щека покраснела… - очень не вовремя высунулся со своей наблюдательностью Жан.
- А у тебя зубы болят, - резкий удар справа настиг Жана и его челюсть действительно стала побаливать.
- Где мой муж? - в каком-то забытье повторяла герцогиня.
- Красавица, вы чего-то побледнели, вам бы на воздух. Я провожу вас.
- Уйди, прочь, прочь! - стала отмахиваться от кошмара герцогиня. Тщетно - ее все равно проводили туда, куда она не хотела идти.
- О, а мы уже перешли на ты, а ведь даже не выпили на брудершафт.
Снова клика решеток, завитки коридоров, лязг запоров, звон ключей.
- Я не нуждаюсь в провожатых! - ядовито бросила герцогиня Анжелика излишни назойливому начальнику тюрьмы.
- Уси-пуси!
- Что?!
- Я провожу вас до опушки… - за его самоуверенностью сквозило что-то большее, глаза уж слишком насмешливо смотрели на нее, он почти достал своими губами ее ушка и еле слышным шепотом продолжил: - у стен есть уши.
Герцогиня замолкла, так ничего и не поняв. Только когда они выбрались из тюремного сумрака на волю и дошли до опушки соснового бора, начальник тюрьмы заговорил, причем заговорил тоном другим, не то чтобы неофициальным - он и до этого общался с герцогиней весьма фривольно, нотки доверия в нем появились что ли.
- Вы мне нравитесь. Красивая, молодая и влюбленная. Поэтому я скажу то, за что меня могут удавить во сне подушкой, а в некрологе напишут "умер от сердечного приступа", - он улыбнулся одними губами. - Ищите вашего мужа у…
Раздался свист и тупая стрела вонзилась начальнику тюрьмы в грудь. Удар был настолько силен, что молодой человек рухнул навзничь, как подкошенный. Из уголка его рта показалась неуверенная в себе тонкая струйка крови, и алость устремилась прямо в перину дорожной пыли… Анжелика забыла все и бросилась к умирающему.
- …найдите Джона Бола в порту Бурдина, запомните Джон Бол порт Бурдина… возьми, пригодиться, - хрипел он, а из груди его торчал толстый черенок стрелы. Начальник тюрьмы против воли герцогини всучил ей перстень и это "возвратное" усилие его доконало.
Глаза молодого человека подернулись поволокой смерти - значит не судьба ему поприсутствовать на своем двадцатидевятилетии.
- Спасибо! - прошептала Анжелика.
- Я уже вижу Стикс и еще вижу красавицу. Поцелуй меня на прощанье, а то становиться холодно…
- В добрый путь! - она поцеловала его в лоб, а слова… наверное, перепутала, с женщинами такое случается, впрочем, как и с мужчинами.
- … контрольный… в голову… мило…
"Ненасытный тип" - подумала Анжелика, но все-таки поцеловала стоявшего на пороге смерти нахала в губы.
Он улыбнулся, закрыл глаза и поник... она не заплакала, но слезы навернулись на ее глазах. Спустя мгновения герцогиня заметила, что испачкалась и попыталась оттереть платком кровь если и не друга, но теперь уже вроде как и не врага… усилия оказались тщетными - бурость слишком глубоко проникла в заградительную черноту ее платья. Тогда она поднялась с колен и со стремительностью простолюдинки, спешащей на базар в ярмарочный день, ринулась к новой цели. Уже через три четверти часа ее карета неслась в Бурдин. И как кучер погонял чистокровных жеребцов!

Спустя два часа в толще неприветливых камней вновь стали рассуждать о силе и о бессилии:
- Как он мне залепил! ребра поломал, наш меткий Жан.
- Всего одно.
- А болит так, как будто два. Поцелуй раненого, Люси, это лучшее обезболивающее, - начальник тюрьмы глотнул из бутылки и обливаясь вином продолжил: - Ниже, Люси, еще ниже.
- Прелюбодей! - огненно рыжая, обнаженная, порочная и опасная, как бритва без ручки, красотка шлепнулась своим бюстом на только что поцелованные ребра своего любовника, тот завопил и водопад ее искристых волос накрыл их обоих.
- Ты успел ей сказать про Давос, до того как картинно умер?
- Конечно, послал к гетману Врубелю в Давос, а потом загнулся так, что и актер на сцене королевского театра обзавидовался бы…
- Ты ничего не перепутал? а то иногда на тебя находит, названия забываешь, имена людей, - у горла начальника тюрьмы блеснул тонкий стилет, а ведь только что там алели прелестные губки и шаловливый язычок.
- Чертовка, как ты его достаешь так быстро? А главное откуда?
- Ты не ответил на вопрос!
- Забыл? Перепутал? Как ты могла подумать такое?! У меня же есть блокнот, я всегда по нему сверяюсь, не доверяя себе. По нему и вызубрил… - он процедил по слогам: гет-ман Вру-бель в Да-во-се… Люси, лучшая моя часть сейчас находится в тебе, а ты все тыкаешь в меня пилочкой для ногтей, моветон какой-то.
- Сволочь… - и это было ее последнее слово.
Во всяком случае в секретном донесении соглядатая, которое легло на стол королю в этот же вечер, именно на слове "сволочь" диалог между секретным агентом Люси и начальником тюрьмы прервался. А вот самое интересное в спальне только начиналось. Горизонтальные утехи в своем развитии достигли стадии "а давай я тебя привяжу" и вот уже огненная нимфа лежит привязанная к спинке кровати ее же чулочками… а вот начальник тюрьмы что-то подозрительно стал проявлять нерешительность. Неужели он ее бросит? Но закричать невозможно - рот Люси надежно запакован кляпом, ей остается только мычать и метать в своего уже врага, а не любовника гневливые взгляды. Поздно, как поздно!
- В аналогичных, Богом забытых обстоятельствах, ты обязательно перерезала бы мне горло. Признаться, и я должен был бы поступить так же. Но… сентиментален, Люси, излишни сентиментален, возможно, это меня и погубит.
Уже одетый он поцеловал извивающуюся и нагую Люси и покинул уютное гнездышко с решетками на окнах. Впереди его ждала ночь, темнота и летящий в спину королевский приказ "убить при первой же возможности". Что ж, ему не привыкать жить под дамокловым мечом, но лучше на большой дороге встретить смерть, чем играть с ней в рулетку за обеденным столом в казематах.

Сентенция, рожденная на свежем воздухе:
- В добрый путь, начальничек, в добрый путь… - прошамкала чья-то опухшая челюсть, а ее обладатель взял на мушку арбалета удаляющейся в сумрак силуэт всадника.
Палец стрелка нажал на спусковой крючок между ударами сердца. И кто бы мог подумать, что крысы грызут даже тетиву арбалета…

<<<на Рассказы

Copyright © 2000-2006
Сергей Семёркин

Hosted by uCoz