|
Опять он!
Александр Александрович Адольский кроме трех заглавных букв "А" в своем ФИО обладал еще незаурядными способностями в области психоанализа. Правда, их он успешно стал зарывать лет эдак десять тому назад и сейчас над ними возвышался уже высокий курган из чернозема, на котором проросло дерево с зелеными листьями баксов. Адольский теперь заведовал одной получастной клиникой специализирующейся на психических болезнях, а получастной она была потому, что он не хотел светиться полностью частным заведением такого рода перед государством, на которое официально работал в должности заведующего (так было спокойнее - никогда не беспокоила налоговая полиция с дурацкими вопросами). Выработал он и несколько принципов, кои хоть и не помогали вылечивать пациентов, зато прекрасно способствовали возникновению материального приплода. Некоторые из них были незатейливо просты: не лечить пациента быстро; не лечить пациента дешевыми лекарствами; никогда не отказываться лечить в общем-то здорового человека. Другие были посложнее: выдать замуж одну из медсестричек больницы за психа (это слово никогда в клинике не употреблялось всуе, но всегда подразумевалось) обеспеченного жилплощадью, законная супруга прописывалась на вожделенных метрах… дальше всё понятно (нет, убивали психа только в самом пиковом случае, а таких было всего два за время использования этой схемы). Впрочем, не буду глубоко зондировать способы добычи денежек Сан Санычем (так заведующего никто в глаза не звал - и правильно делал, ибо он не любил фамильярности) а перейду лучше к одному пациенту (психу), который вдруг обнаружил свое присутствие в коридоре, ведущем аккурат к кабинету Адольского.
- Вам чего? - спросила непонятно откуда взявшегося в коридоре мужчину Ларочка (молодая особа фигурой и характером привлекательная).
- Я к вам, вот, - довольно полный мужчина протянул бумажку, которая оказалась официальным направлением на лечение.
Ларочка внимательно ознакомилась с бумагой и доложила обо всем Сан Санычу. Адольский тоже внимательно прочитал бумагу и понял, что он чего-то не понимает. Нет, с бланком было всё в порядке. В целом, то есть он оставлял впечатление самого настоящего направления на лечения. А в частности на нем ничего нельзя было разобрать - буквы расплывались в туманной дымке и становились неразличимыми. Однако, как ни прищуривайся, как ни закрывай глаза - текст явственней не становился. Причем только текст бумаги, Адольский специально попробовал прочитать пару других документов - никаких проблем с визуализацией кириллицы, бумажка же - как заколдованная. Тогда Сан Саныч осмотрел самого подателя столь странного направления. С мужчиной - полный порядок, то есть он читался (по глазам) как открытая книга. Он был в смятении, немного комплексовал из-за своего животика, чего-то боялся и от этого комплекса причин усиленно потел.
- Как вас зовут? - спросил Адольский и приготовился к долгому разговору.
- Максим Каримов, - ответил мужчина.
- Кто вас к нам направил?
- Милиция.
- С вашего согласия или по принуждения?
- Я сам попросил.
- Поподробнее, пожалуйста.
- Я боюсь… дело в том… меня убьют. Обязательно убьют… ровно через неделю.
"Ясно, мания преследования, - подумал Сан Саныч, - только не понятно в букете с чем"
- Не волнуйтесь, у нас надежная охрана.
- Меня всё равно убьют…
Тут Каримов заплакал совершенно по-детски, при этом он в первый раз оторвался от красной спортивной сумки, которую до этого судорожно сжимал в своих пухлых руках. Адольский налил в стакан апельсиновый сок из портативного холодильника и, подойдя к психу, предложил Максиму холодную жидкость натурального состава в качестве успокоительного, тот судорожными глотками выпил стакан до дна и неуверенным движением поставил его на край стола.
- Что у вас в сумке? - продолжил "дознание" Сан Саныч.
- Так, ничего особенного… - Каримов встал, подошел к столу, отодвинул пустой стакан, из которого он пил сок и вывалил на всеобщее обозрение кучу долларов, кредитных карточек и пару чековых книжек.
"Наш клиент, - подумал Адольский и успокоился, - если бы это был казачок из органов, то он бы действовал как угодно, только не так театрально"
Неделю психа (пациента) лечили по полной программе, а потом тайное желание Каримова осуществилось - его убили ровно через неделю, как и обещала его мания преследования, при полном участии надежных людей из персонала и с личного одобрения Сан Саныча. Заведующий решил так: история с этим Максимом темная, деньги в руки идут прямо и без проблем и клиента надо окучивать пока он есть, а то могут забрать по такой же нечитаемой бумажке. Всё прошло без сучка и задоринки. Одним психом стало меньше в больнице, а одним трупом на местном погосте - больше. Разница в виде энной суммы свободно-конвертируемой волюты осела в нужных карманах - сие явление человеческого социума полностью согласовалось с законом сохранения энергии, чем и подтвердило свое право на существование.
На следующий день после похорон М. Каримова в кабинет Адольского ворвался запыхавшийся Кеша (абсолютно надежный санитар) и с порога выбросил непонятную фразу:
- Опять он! - глаза Кеши горели этими словами и еще немым вопросом: "что делать-то?"
- Кто?
- Максим Каримов…
С одной стороны Сан Саныч не верил Кеше, но с другой стороны он твердо понял, что тот не врет. "А это значит…" - что это значит, Адольский сказать не мог. Самое время было вызвать каких-нибудь разрекламированных в сериалах спецагентов, которым бы выдать всю эту историю под нос и попросить разобраться в течение часа, от силы двух (что бы они лихо и сделали). Но это было слишком заманчиво, чтобы быть реальным вариантом дальнейших событий.
- Никакой паники, проводи его сюда.
Три минут Сан Саныч нервничал, а спустя это коротко-длинное (спасибо тебе Эйнштейн за относительность) время он стал нервничать еще сильнее - в кабинет смущаясь своего животика и боясь быть убитым через неделю, а от этого комплекса причин обильно потея, вошел добродушный и толстый, а также живой и здоровый (физически) Максим Каримов. Дальше история повторилась: бумажка с направлением из милиции не читалась, Максим заплакал, Адольский налил сока (правда уже абрикосового), Каримов вывалил на стол баксы-кредитки и начал стенать:
- Меня убьют ровно через неделю!..
Сан Саныч потер левую грудь и решил выпить водочки, именно водочки, а не какой-то попсы в виде виски или бренди и осуществить сей прием во внутрь совершенно без закуски. Сказано - сделано.
Прошла неделя. На этот раз убийство Максима решили оформить основательно, чтобы без всяких сомнений в диагнозе: сначала доза снотворного, потом подушка на лицо, а после остановки дыхания и фиксации смерти с полным оформлением оной, Кеша для успокоения своей томящейся души забил в морге Каримову тщательно отструганный осиновый кол в сердце и еще один (покороче - "контрольный") в голову.
На следующий день работа в клинике не клеилась, все ждали, надеялись и верили. Зря. В то же время и в том же месте, не смотря на объективы двумя видеокамерами (которые оказались бесполезными, ибо ничего объясняющего не засняли), непонятно откуда и каким образом появился Максим Каримов с красной спортивной сумкой и не читающимся направлением на лечении из милиции…
Ларочка всю неделю плакала и просила отдать Максима ей, до этого она легко убедила Сан Саныча не убивать Каримова (он легко на это согласился, ибо уже сам записал себя в клиенты собственной же клиники и был согласен абсолютно на всё).
- Да забирай ты его! - наверное, впервые за время работы в клинике повысил голос Адольский на подчиненного.
Дальше он совершенно безучастно наблюдал, как Ларочка забирает Каримова из клиники и увозит на своей "Тике"… впрочем, куда она увозит Максима Сан Санычу было… ну кому-то это будет по пояс. Он хотел только одного: чтобы завтра, когда он придет в свой кабинет, никакая сволочь не будет вываливать к нему на стол кучи материальных ценностей и причитать о скорой насильственной кончине ровно через одну календарную неделю.
Завтра наступило после соответствующего числа оборотов минутной стрелки, а спустя еще несколько таких же в точности оборотов - наступило и утро. Адольский смотрел в коридор, ведущий к его кабинету, почти не мигая, его обуревало двоякое чувство, состоящее из: нежелания видеть М. Каримова (сильного, вплоть до невроза) и желания еще раз убедиться в существовании чудес (по страсти не менее разрушающего, чем первое).
А где-то далеко-далеко, а может быть, наоборот, совсем близко снова лег в постель очень уставший человек с твердым намерением заснуть и не видеть этого неприятного сна про психбольницу. Звали его Максимом…
|
