|
Последний каратель империи
10
Растрепанный профессор сидел на жестком стуле и смотрел на бравых гвардейцев империи, которые арестовали его прямо на таможне - еще бы чуть-чуть и ученому удалось бы скрыться. Но гвардейцы успели захлопнуть мышеловку.
- Что вы решили? - спросил у профессора молоденький лейтенант.
- Нет, - спокойно ответил пожилой человек, он не боялся, точно не боялся.
- Вы уверены? - вопрос для проформы.
- Юноша, я вам сказал свое слово, оно последнее и окончательное. В нем я уверен.
- Вы можете передумать, время до массового расстрела еще есть.
- Я уже всё сказал. Можно предположить, что вся моя предшествующая жизнь, все мои поступки вели меня к этому слову "нет" и ничего другого я в принципе не мог бы сказать. А можно утверждать, что я свободен в данном конкретном решении и абсолютно без какого бы то ни было воздействия извне решил сказать вам "нет". Есть еще такой вариант: мною управляют какие-то внешние силы и они так дернули за ниточки, ведущие ко мне таким образом, что я сказал так, а не иначе. Но все это не более чем демагогия, вы слышали мой ответ, и до расстрела я хотел бы побыть один.
- Хорошо, - лейтенант кивнул, и гвардейцы вышли из комнаты для допросов.
Через два часа профессор вместе с другими найденными повстанцами был расстрелян на центральной площади столицы "независимой" планеты Юндия. Всё это я узнал из видеозаписи, заканчивающейся как раз сценами расстрела. Я вызвал к себе лейтенанта и, когда он вошел, начал разнос:
- Были бы у вас мозги, я бы назвал вас, пока еще лейтенант, мозгоебом! Но у вас нет мозгов. Почему вы расстреляли профессора Бейза?
- Я действовал согласно приказу, - сказал прямо-таки стойкий оловянный солдатик.
- Да и поэтому не пойдете под трибунал. Но иногда нужно не только выполнять приказы, но еще и думать о благе империи. Да, профессор отказался с нами сотрудничать… да он попадал под ранг лиц, которых нужно было немедленно уничтожить без суда и следствия. Но такими головами как у него не разбрасываются. Так уж получилось, что в данный момент нашей империи нужны новые движки для крейсеров, а профессор Бейз как раз гуру в этом вопросе… - я стал массировать переносицу. - Никаких наград вы за операцию на Юндии не получите. Пока остаетесь в звании гвардии лейтенанта. Свободны!
- Есть! - лейтенант отдал мне честь и, чеканя шаг, вышел из импровизированного штаба карателей.
Главным карателем судьба выбрала меня. Чертова служба, а ведь когда-то я не представлял себе жизни вне вооруженных сил империи. Да, были времена…
9
Эпизод с расстрелом я вспомнил, пока ждал очередную кружку пива в безликой забегаловке, которые как грибы после дождя возникают в местах дислокации наших войск, а после того как войска передислоцируются согласно генеральному плану (иногда я сомневаюсь в его наличии) эти заведения бесследно исчезают, как бы срезанные рукой грибника. Краем глаза я заметил, как одна штабная крыса оскаблилась на мой белый эполет. Это никуда не годилось и мне надо было поставить точки над ё. Я подошел к столику, за которым примостилась штабная крыса, подцепил ее подбородок своим ножом и начал просветительскую беседу.
- Вы, кажется, смеялись над моим эполетом?
- Нет… - сквозь зубы процедил жиротрес, иначе он говорить не мог - мешал мой ножичек.
- А знаете ли вы, что столетиями люди трепетали глядя на белые эполеты офицеров гвардии. И это были не какие-нибудь сопливые девчушки, сопливым девчушкам достаточно обычных погон и формы, хотя правильным девушкам нужен настоящий мужчина, а не то, в чем он одет. Трепетали мальчишки, которые мечтали получить такой знак отличия себе на плечо. Его же невозможно было купить или получить по протекции, будь ты даже родственником самого императора - все равно без поблажек нужно было пройти огонь и воду академии наравне с простолюдинами, а потом еще понюхать собственного пота и страха два года в самых горячих точках и вот тогда, при условии, что ты был жив и дееспособен - ты и получал этот символ. Символ верности трону. Символ принадлежности к элите. К элите ратников. О нем грезили, его возжелали, а получив - им не гордились, потому что пройдя длинную дорогу до его обретения, ты понимал, что нет гордости, а есть только честь и вот ее ты уже никогда не мог пропить или проесть. В последние двадцать лет, конечно, кое-что изменилось, я бы даже сказал: многое изменилось, но я так и не понял, что смешного появилось в этом белом как императорская мантия знаке отличия в последние время… или вы смеялись над каким-то забористым анекдотом?
- Да, над анекдотом… - прошамкала штабная крыса, которая почуяла запах собственной крови.
- А не расскажете ли мне этот перл юмора?
- Мне… мне трудно говорить…
- Впрочем, я передумал - не хочу слушать анекдот. Вы, кажется, порезались. Хочу сразу объясниться: я держал свой нож всегда на одной и той же высоте, так что порезаться вы могли только от собственной дрожи, или у вас другое видение этого события?
- Да, я согласен.
- Замечательно. Значит, никакой дуэли не будет? - я сделал паузу, но не получил никаких намеков на то, что дуэль возможна - скукотища.
Я освободил шейку жиротреса от ножа, подкинул его в воздух, перехватил, и вогнал в столик до упора - пусть запомнит этот вечерок как следует, а ножей у меня много. Просветительская часть беседы была закончена. Я окинул взглядом бар, никто не вступился за штабную крысу, а сама она ко мне претензий не имела. Вернувшись за свой столик, я обнаружил кружку, увенчанную шапкой пены - хорошо иногда отлучится от столика, чтобы, возвратясь в гавань, обнаружить новую порцию благодатного напитка!
8
- Так сколько повстанцев в Сакле? - спросил я у разведчика.
- По нашим данным около пяти тысяч, - ответил Винт (это было настоящее имя майора Хаксли, а не псевдоним, как многие думали при первом знакомстве с этим человеком).
- А общее население Сакли 15 тысяч, получается, что каждый третий включая стариков и младенцев - боевик повстанцев? Кому вы хотите втереть скипидар в задницу? У нас что разведка никакая или вы хотите получить на медаль больше за эту операцию? - Винт было хотел что-то сказать, но я не дал ему возможности усугубить недопонимание между нами. - Это был риторический вопрос. Я и так знаю, что дело в медали. А вот у Киршей разведка работает гораздо эффективнее, по их данным повстанцев всего 800. Но чтобы вас обрадовать, я в своем отчете укажу не эту цифру, которая правдива, и даже не вашу, а совсем другую, я напишу, что повстанцев было 15 тысяч. И никакой высадки не будет, мы просто сбросим одну большую бомбу - и одной Саклей станет меньше. А теперь забудем, что мы в штабе и что между нами субординация. Хочешь меня спросить почему мы не будем воевать как и положено солдатам, а отутюжим Саклю как самые отмороженные каратели?
- Потому что мы каратели, - предположил Винт.
- Да, но не отморозки же. Просто Кирши узнали, что в Сакле прячется около трех странников, и заплатили кое-кому в штабе армии, а оттуда уже пришла мне секретная директива, которую я никому не должен был говорить.
- Зачем же рассказал мне, доверяешь?
- Ни в одном глазу. Просто бомбу кидать мы не будем. А пойдем как обычно: строем, я в первых рядах, а ты, как и положено настоящему разведчику - впереди. И будем уничтожать преимущественно повстанцев, а не народ. И по возможности постараемся захватить странников, - на карте я ничего не показывал, итак всё всем было ясно.
- А как же директива? - Винт уже смирился с моим планом и интересовался лишь мелкими подробностями.
- Ах да, я действительно получил что-то из штаба, но дешифратор выдал нечитаемую белиберду, наверняка штабные крысы опять напутали с кодировками, - я похлопал ладонью по серому боку дешифратор.
- Не понимаю я тебя иногда, Валенсио.
- А просто Кирши забыли заплатить мне.
- Ты бы не взял.
- Вот именно.
- Тогда за императора, - Винт достал бутылку водки.
- За него родимого, - я в свою очередь вынул из ящика стола конфискованные фрукты - вещь в это время года эксклюзивная, не идущая ни в какие сравнения с обычными армейскими концентратами.
Винта убили на следующий день, у него, видимо, было что-то с кармой не то. Меня же пытали на предмет шифровки, но ничего доказать не смогли, лишь на всякий случай понизили в звании. Случай с Винтом я вспоминал уже в другом баре. Мое одиночество нарушила смазливая деваха с аппетитными формами и одеждой им соответствующей.
- Свободно, ковбой? - спросила она, плюхаясь на стул напротив моего.
- Я не ковбой.
- А кто же ты?
- Меня зовут Валенсио.
- Какое красивое имя, Валенсио, - она посмаковала его на своем красненьком язычке, - Валенсио, а дальше?
- Некоторые называют меня последним карателем империи, - выдал я в эфир и стал ждать, обычно люди реагирую тремя вариантами, деваха выбрала первый.
Она выплеснула мне в лицо напиток, что до этого тянула через трубочку из своего бокала и покинула "место боя". Я отер лицо и пометил в своем чердаке: не смотря на все раздолбайство, которое охватывает войска, кое-где, а именно в вверенных мне подразделениях дисциплина еще находится на должном уровне, - мои телохранители получили строгий приказ никогда не вмешиваться в мои отношения с прекраснейшим полом. Даже если бы эта необузданная особа попыталась перерезать мне глотку - мои орлы лишь зафиксировали бы все, и сообщили подробности при дальнейшем расследовании обстоятельств моей смерти (если, разумеется, кому-нибудь удалось-таки вот так запросто и банально оборвать мою нить жизни). Но, не смотря на это греющее душу обстоятельство, пить пришлось одному. Ладно еще воспоминания есть, которые можно прокрутить и убить время. По крайней мере у меня воспоминания интереснее того, что преподносят "простым смертным" (ох и не люблю я этот термин) из разных источников журналисты, режиссеры, писатели и другие люди творческого труда.
7
Очередной бар в их одинаковой бесконечности. Я пью один. Вдруг, как сигнал из прошлого, до меня долетел знакомый голос:
- Валенсио, твою мать!
Я обернулся, и увидел хромающего человека (до сих пор делю существа на людей и прочих тварей, людей обычно подчеркиваю), который, не смотря на свое, видимо, серьезное увечье спешил ко мне с распростертыми объятиями.
- Мишка! - обрадовался я в первый раз за много-много выпитых кружек пива.
- А я думал, ты это или не ты, - сказал Мишка, обхватив меня стальной хваткой, да, лапы у него были все те же - медвежьи.
- Откуда ты здесь?
- Откуда? Да я здесь живу! - сообщила мне его широкая улыбающаяся рожа.
- А я так, по делам… - что я еще мог сказать.
- Ой, я как-то забыл… - Мишка отстранился. - Я тебя не компрометирую?
- Нет, а я тебя?
- Моей репутации уже не может повредить ничто, даже беседа с карателем.
Мишка был мой почти друг, слово "почти" я употребил для точности, потому что друзей в нормальном понимании этого слова у меня не было никогда, было братство беспризорников в трущобах Вакебана, были товарищи по академии, были фронтовые кореша. Но друга, того единственного и на всю жизнь - у меня не было. Мишку я знал по тем, очень далеким временам, когда бегал в лохмотьях по базарам и воровал арбузы, браслеты, платки, и прочие мелкие и не очень товары из лавочек на базарах Вакебана. Много позже я слышал, что он связался с повстанцами, но, зная характер Мишки, был уверен: они его выгнали если не через месяц, то через полгода - точно. Сейчас же на меня взирал горящими глазами широкий и лохматый стереотип анархиста. Надо ли говорить, что мы напились до видения чертиков и блудниц, вылезших прямо из ада, чтобы посмотреть на двух морально разлагающихся мужиков гетеросексуалов. Когда мы прошли фазу: "а ты помнишь?", а за ней и: "а я тебе сейчас расскажу", а потом вновь: "а как мы с тобой тогда", мы преступили к настоящему разговору, то есть, стали обсуждать: проблемы мироздания; женский вопрос; что думает Бог, глядя на этот бардак; ошибки экзистенциалистов; и, наконец, основы нашей государственности. Мишка заявил:
- А понимаешь ли ты, дружище, что ты не прав по жизни?
- В чем именно я не прав, говори без утайки и пусть не смущают тебя чины мои, - пародируя диалоги древних греков (по крайней мере, думая, что пародирую именно их), ответил я.
- А тем, Валенсио, ты идешь супротив бытия, - подхватил мой тон, но слегка перегибая в славянизме, продолжил Мишка, - что служишь в такое время императору. Ну что ты мне на это ответишь, будешь ссылаться на присягу?
- На нее самую, я человек военный, нет - не так говорю. Я свой выбор сделал и от него не откажусь. Пусть я не прав, но честь свою оставлю при себе, - последняя строчка могла бы стать строфой гимна, но не стала.
- Значит, понимаешь, что не прав и все равно талдычишь свое: упрусь рогом, за императора умру, а честь свою не замараю?
- Слушай, Мишка, мы, когда в казаков-разбойников играли, когда-нибудь свои отряды предавали?
- Не было такого!
- Так чему ты удивляешься. Может ты думаешь, что когда придут повстанцы к власти будет лучше?
- Нет, конечно. Но есть другой путь…
- Анархия - мать порядка!
- Это лозунг. Не к анархии призываю, а к не насилию. Надо опомнится, отойти от мести и вражды и пойти к индивидуальной свободе, к гармонии с природой.
- Это опять лишь лозунги. Где ты видел устойчивое поселение людей без государства и связанного с ним насилия?
- На Энигме.
- Это сказка, сказка, передаваемая из уст в уста и не более того. Я в свое время интересовался в наших секретных архивах документами по Энигме. Так вот: ни хрена нет документов!
- А уж без документов ты и не поверишь?
- Могу поверить, если опыт повторится, только как ни старались в разных уголках вселенной создать нечто похожее - ни у кого не вышло. И не надо говорить: люди-де негодные пытались. Да были и раздолбаи, но были и светлые головы среди этих первопроходцев нового пути. Ну и где они? Лежат в могилах или даже просто в грязи, затоптанные сапогами солдат диктаторов, авантюристов или религиозных фанатиков.
Мы выпили еще по одной, другой и третьей.
- Заметь, всегда извне такие поселения душил.
- Ничуть не бывало, - я сконцентрировался на официантке, то есть на двух офиси… официантках, добился, чтобы парочка превратилась в одну и ухватил после этой победы аргумент за хвост. - Это мы знаем о тех, на которые напали, по оставшимся свидетельствам. А те, которые сами развалились - канули в Лету безмолвно. Я же тебе говорю: ни одного документа нет, чтобы без государства люди жили в течение хотя бы трех поколений.
- Ну это еще не повод, чтобы тебе цепляться за империю, - подменил понятие Мишка, в картах сказали бы: передернул.
- А я за нее не цепляюсь, скорее это она хватается за меня как за соломинку.
- И долго ты будешь держаться, стойкий оловянный солдатик? - я тоже прибегаю к этой метафоре иногда, да, мир метафор до сих пор тесен, "писатели - ау!"
- Сколько выдержу. Мишка, я не буду тебя грузить красивыми словами, мы не на призывном пункте. Я вижу, что империя разваливается, что процесс этот быстрый, как бы не казалась аналитикам, врагам или самому императорскому дому. И бороться за идеалы, которых уже практически и нет - глупо, но также глупо и не бороться. Я как винтик в распадающейся на части большой и ржавой машины - могу открутится, а могу скрипеть сдерживая разрушительные силы. Так вот, моя контролируемая глупость состоит в том, что как бы вне тех пластин, что я скрепляю, не обстояло дело, я свою резьбу не оставлю.
Мишка нахмурился, мотнул своей лохматой головой и чокнулся со мной черт знает какой по счету кружкой темного пива.
- За винтик!
- За анархию! - поддержал комплимент я.
Мы тогда еще долго пили и говорили, а потом делали наоборот, а потом где-то блевали, но это уж слишком интимные подробности. Больше я Мишку не видел никогда в своих метаниях по горячим точкам и ничего о нем не слышал. Так тоже бывает.
6
Обстановка была нехарактерной для меня: роскошный зал, с умопомрачительной люстрой, теряющейся в своем блеске где-то в недоступной даже опытному скалолазу вышине. И это зал не был разрушен, подвергнут грабежу мародеров или обгажен птицами - а именно такие залы часто приходится наблюдать моим глазам (через оптику или без оной). Нет, этот был во всей своей красе и блеске, к тому же населен высокими особами. Здесь проходил прием, и ни у кого-нибудь, а у самого императора. Я сосредоточенно пил какой-то слащавый коктейль (пиво и водку почему-то не разносили). Состояние мое было близко к критическому, меня здесь никто не знал, я же знал почти всех, по картинкам в светских журналов, но между мной и ими была такая пропасть… которую однако смогла перепрыгнуть одна молодая особа голубых кровей. Голубых кровей - это еще было мягко сказано, меня под локоть взяла принцесса Диана и увлекла в один из приватных балкончиков, без которых не может представить себя ни один даже президентский дворец, что уж говорить об дворце императорском.
- Я много читала о ваших подвигах, - сказал принцесса, чтобы начать светский разговор.
Но я решил сразу сломать ее игру и довольно сухо заметил:
- Может быть, сначала познакомимся?
- А вы не знаете кто я?
- Вы очень похожи на принцессу Диану, но являетесь ли вы ею…
Диана прищурилась, долго думала: убить ли меня и каким именно образом, а потом расхохоталась.
- А я так и знала, что с вами не соскучишься. Меня зовут Диана.
- Валенсио.
- А дальше?
- Людям, которые хотят подробностей я говорю: последний каратель империи.
- Странная фамилия.
- А это не фамилия. Скорее фраза типа: "казнить нельзя помиловать" из сказки, только в моей фразе запятые ставить не надо. Каждый трактует ее, исходя из своего положения на баррикаде. Кто-то, что я каратель принадлежащий империи, а кто-то, что я - караю ее самою.
- Достаточно фривольные разговоры вы ведете на официальном приеме моего отца, - она даже оглянулась, смешно, нас обязательно слушали (и не одна служба).
- Его я вижу второй раз в жизни. Он сильно постарел с тех пор, как присутствовал на принесении присяги новых офицеров империи, среди которых был и ваш покорный слуга.
- Это не тот разговор, который бы мне хотелось вести. Почему на вашем кителе нет медалей?
- Я уже давно воюю не за медали.
- А за что?
- Без ненормативной лексики я этого не смогу выразить, а с нею я не смогу говорить в вашем присутствии, сударыня, - я склонил голову, но это не был поклон.
- Меня по этикету нужно называть ваше высочество.
- Какого этикета вы можете ожидать от человека, на кителе которого нет ни одной побрякушки, - закольцевал я диалог.
Принцесса вспыхнула.
- Вы сильно рискуете!
- Сударыня, я прекрасно понимаю, что одного вашего слова будет достаточно, чтобы я погиб в техногенной катастрофе через два часа или скончался от инфаркта через час. Но всех ваших связей не хватит, чтобы меня убить два раза.
Я прямо таки видел, как под черепом Дианы вращаются шестеренки, которые у мужчин называются логикой, а у женщин - интуицией.
- А вы страшный человек, Валенсио.
- Спасибо за комплимент, сударыня. Но если я вас пугаю, лишь один взгляд - и я удалюсь через вон ту дверь… - я посмотрел в сторону выхода с балкона. - Я кану в мясорубке какого-нибудь пограничного конфликта, а вы будете по-прежнему блистать на скучных приемах.
- Не для того я вас затащила сюда, чтобы вы, нагрубив, канули в каком-нибудь пограничном конфликте, выйдя через вон ту дверь тогда, когда я совсем не хочу этого.
- Браво, сударыня! - мое восхищение было искренним, я даже сам удивился такому повороту событий. Вселенной в который уже рас удалось изобличить меня: думал крутой, на тебе новый поворот, что так глазки раскрыл - ужель не ждал? Спасибо тебе, Мать, за то, что не забываешь.
Ко мне много раз потом закрадывалось в душу сомнение: поцеловала ли она меня тогда? Я гнал его прочь, но оно как бумеранг возвращалось, чтобы терзать… нет, слово сердце не будет упомянуто - в его отсутствии у меня я не сомневаюсь. И все-таки она тогда мне не понравилась. Не знаю почему. Вот во второе наше свидание я был ее восхищен, как мальчишка, практически влюблен и повержен. Но об этом в свое время…
5
Меня посетил Морт, он никогда не назначал встреч, просто когда ему кто-нибудь был нужен, он находил этого человека и говорил тому: "Привет", или: "Здравия желаю", или "Этого - казнить", в зависимости от ситуации. Морту было 27 лет, но он занимал один из самых высоких постов в императорской службе безопасности (ИСБ), можно сказать неофициально был ее главой, так сказать, серым кардиналом этой могущественной организации. У него не закрывались губы, это был не физиологический недостаток, а нечто психологическое - возможно, просто он не хотел из сжимать слишком сильно (слишком сильно в его представлении о слишком сильно сжатых губах), и, если смотреть только на них, создавалась впечатление, что Морт хочет из облизнуть или готовится к поцелую, но если в это же время видеть и его глаза - для наблюдателя не оставалось сомнений - сейчас он плюнет тебе в харю. Но если бы этого самого наблюдателя он подпустил бы чуть ближе, чем остальной круг своих знакомых и у этого гипотетического наблюдателя в голове были мозги, а не солома, то видя это же самое выражение губ Морта, человеку стало бы ясно: серому кардиналу настолько все равно кто или что перед ним, что ни о каком плевке, поцелуе или усмешке не может быть и речи. Другими словами: он просто не плотно их сжимал.
Морт поздоровался со мной и замолчал. Чтобы как-то разогнать тишину (а совсем не для приличия) я спросил:
- Как дела в службе безопасности?
- Если бы ты спросил: "Что происходит в императорском семействе?", то я бы не задумываясь ответил бы: "Разложение, упадок, идиотизм, вырождение". А о нашей конторе говорят либо хорошо, либо ничего - вот я ничего и не скажу. А ты все такой же, Валенсио, смелый и энергичный, - отбросил он одну тему и вцепился в другую. - А знаешь, я тут как-то на досуге взял твое личное досье почитать, надо сказать уже пухлый том скопился. И ты знаешь что написано там в графе "Рекомендации"?
- Смертная казнь? - предположил я.
- Если бы… это было бы хорошо, я не дал бы делу хода или вовсе его бы сжег - нечего таких людей как ты гробить. Но там смерть не рекомендована, как и повышение, как и награждение, как и анафема… это мог бы рекомендовать наш главный священник, я забыл как официально называется его должность… да я даже не знаю какая у нас официальная религия… ну да это не важно. Понимаешь, графа - пуста, там ничего не написано. У нас не знают, что с тобой делать. А ты еще интересуешься делами конторы. Нет, кое-кто переживет развал империи, но ни у кого не хватит воли и мозгов сохранить организацию. Как крысы будут смотреть на ее гибель и лишь понравившиеся осколки утащат в свои мелкие норки. Всё! Но я не отстраняюсь - нет, я ведь тоже в эту пустую графу ничего так и не написал, хотя разница есть: мне всё равно, а они не знают что написать. Так и вернул пухлый том с девственно чистой самой важной графой…
Морт мог позволить себе говорить такое, за что другой бы исчез без суда и следствия (по крайней мере, без публичного суда и публичного следствия). Во-первых, на него некому и некуда было жаловаться, во-вторых, он иногда видел кусочек завтрашнего дня (именно эта способность и вывела его так высоко и так быстро), и мог, следовательно, избегать многих рифов, о которые гибли менее одаренные люди.
- Какие планы на сегодня? - спросил он уже совершенно другим тоном.
- Никаких.
- Значит так, хоть я и выше тебя по званию, но приказывать не буду. У меня досуг на сегодня такой: зайду в первый попавшийся мне на глаза бар и там напьюсь или познакомлюсь с не обремененной принципами дурой и ее трахну, или и то и другое вместе. Человечество не придумало в своих развлечениях ничего другого, если не считать наркотиков и уж совсем не потребного для настоящих мужиков разврата. Ты со мной?
- Легко!
- Тогда так: я тебе сейчас кое-что скажу, а потом никаких серьезных разговоров, лады?
- Легко, - да, "легко", но уже без энтузиазма, ведь серьезный разговор - это не совместное питиё.
- Ты все равно сгоришь на огне, как стойкий оловянный солдатик, -
(опять оно!)
- но с белой танцовщицей раньше, чем без нее. Это я увидел впереди… но выбор, безусловно, за тобой. А сейчас забудь то, что я тебе до этого лопотал и вперед на штурм обителей разврата и порока, может быть, нам еще удастся не запоганить своими действиями хотя бы этот вечер!
Мы пошли и напились, и трахнули не обремененных принципами дур (а какая бы умная с нами переспала?), и кого-то застрелили, но я, убей меня Бог, не помню кого и за что.
4
Кардинал прибыл на Велию. Велии стало плохо. Это не иносказание, это - правда. Святая инквизиция вознамерилась сжечь всех местных ведьм. Не то чтобы ведьмы как-то мешали жизни на Велии, а тем более жизни самой святой инквизиции - о нет. Но инквизиции надо было отрабатывать те бабки и надежды с ними связанные, которые сначала дали (бабки) а потом возложили (надежды) на нее простые члены паствы. И вот кардинал начал строить весталок, куртизанок, гейш, проституток и объявлять их ведьмами. А ведьм сжигали, сжигали массово, то есть столбы и индивидуальные костры отошли в далекое прошлое, бал правил напалм и огнеметы. Я решил не дожидаться сцены, когда "праведный огонь святой инквизиции очистит этот мир от скверны" - и вызвал кардинала в перерыве между бесконечными судебными заседаниями к себе, а когда он не явился в положенное время (слишком много о себе возомнил, войска как ни как еще в моем подчинении), - пришел к нему сам.
- Добрый день, кардинал! - с порога бросил я достаточно резко, чтобы он понял - я не сюсюкаться пришел.
- Ко мне надо обращаться: ваше святейшество, - кардинал стал прогибать меня (бесполезно, я не рыцарь света из фантастического фильма).
- Для кого - как. Я решил отозвать своих бравых ребятишек с Велии.
- Это невозможно, здесь проходит праведный суд над колдуньями и ваши войска должны обеспечивать безопасность процесса и последующих массовых сожжений отступниц и еретичек, а также ведьм и других врагинь рода человеческого.
- Приберегите свое красноречие для другого момента на вашем жизненном пути. Я не пришел с вами спорить на тему: из-за кого на свете возникает зло и как с этим бороться и надо ли это делать, или дискутировать по поводу: что я должен делать и что - не должен, а также какие приказы лежат на моем столе. Просто запомните: последний имперский солдат покинет эту планету ровно через 12 часов. Может оставаться здесь, можете поторопить своих сынков и улететь раньше, можете делать что-то другое. Просто через 12 часов нас, я имею в виду военных, здесь не будет - это факт.
- Но вы же понимаете, что нас просто разорвут на куски без вашей поддержки! - он начал понимать щекотливость своего положения.
- Я не исключаю такой возможности.
- Я сообщу о вашем поведении императору, - это был его джокер, но для меня он был в кавычках "джокер".
- Как вам будет угодно, ваше… - я сделал паузу, - типа святейшество.
Кардинал что-то пробурчал себе под нос, но сдержался и не ответил на мое непотребное поведение, не то чтобы оно было непотребным специально - просто мне было уже начихать на то, какое у меня поведение и как я выгляжу со стороны.
Войска наши провожали цветами - жители Велии как-то быстро сообразили, что нет войск - нет и костров инквизиции (хотя в общем не были пламенным сторонниками императора). Одну куртизанку я взял с собой. Она играла Моцарта на скрипке, а я давно не слушал не то что Моцарта, а просто гаммы исполняемой на скрипке - этом душещипательном инструменте, так далеком от войн и революций. За все то, что я творил на Велии, меня должны были бы расстрелять (слушанье Моцарта, конечно, не входит в число моих преступлений перед отечеством). Но не расстреляли - повстанцы захватили три звездных скопления на краю империи, а это уже содрогнуло даже непоколебимый императорский дворец. Трону нужны были люди действия, причем действия отличного от преследования ведьм, и к словам кардинала не прислушались с тем уровнем понимания, на который он рассчитывал.
А Моцарт продолжал витать в моей каюте… мы стирали дорожки кокаина с секретных карт… занимались сексом… общались на разные темы… снова и снова в стандартном помещении Ада (так ее звали) рождала музыку… Это было великолепно. Великолепно даже для стойкого оловянного солдатика.
3
Столбы, столбы, столбы… а на столбах повешенные, повешенные, повешенные… это карательный корпус под моим командованием высадился на Рее - планете, где на время победили повстанцы. Теперь власть императорская вернула свой рубеж (тоже на время, конечно, только слепой не видел, что империя доживала свои последние дни - ну не дни так годы - какая разница), но землю нельзя просто так вернуть под сень своего скипетра - нужно ее удобрить кровью врагов. Что мои ребятки и сделали. Естественно, при этом пролилась и кровь преданных сынов империи и… "бла-бла-бла" - в официальных хрониках. Я сидел суровый (как пепел в крематории) в открытом вездеходе, который проезжал от дворца Рубаи (там обосновался императорский наместник) до космодрома, по этому пути и были натыканы столбы, столбы, столбы…
Около одного из них примостилась старуха, ей было явно за сто лет и как она дошла до этого места - непонятно. Увидев наш вездеход, она оперлась на клюку и встала, а потом с невиданной для старух ее возраста скоростью кинулась нам наперерез. Она успела выскочить на дорогу прямо под бампер - водитель не мог свернуть, за обочиной дороги саперы не расчищали и там могли быть (и были) мины. Торможение без блокировки колес дало свои результаты - внедорожник замер перед бабусей. Та - не будь дурой - стала что есть мочи колотить по капоту клюкой, которую крепко держали ее венозные руки, покрытые старческими пятнами; целенаправленными ударами старушке удалось разбить зеркало заднего вида с моей стороны, а потом добраться и до меня - удары были несильными для моего тела, но они как гвозди заколачивались в мою душу (или в пепел моей души). Я прекрасно понимал ненависть старухи ко всем императорским солдафонам в целом и ко мне, обладателю белого эполета, в частности.
- Изверги рода человеческого! Правнука убили, животинку мою, а за что? За кровопийцу во дворце… изверги! - дальше старуха стала повторяться.
Водитель нажал на газ и мы окунули бабулю в буйную пыль.
- Боевая старушенция! - усмехнулся водитель (я как ни старался, так и не вспомнил, какое имя он назвал, когда представлялся мне - иногда я слишком погружался в свои мысли).
Я ничего на эту реплику не ответил - водитель сделал правильное замечание с его точки зрения, старуха сделала правильное замечание нам с ее точки зрения, и только я не мог сделать правильного замечания, потому что, если у меня и была точка зрения, то назвать ее правильной (или не правильной) я не мог - моя точка скользила по какой-то одной ей ведомой оси без трения и сомнений, к тому же я опять улетел куда-то вдаль, там не было этих столбов, столбов, столбов…
2
Меня вызвал к себе император. И вот я прошел все уровни его охраны, меня десятки раз обыскивали, просвечивали, сверяли мой ДНК с "моим" ДНК из своей базы и прочими способами занимались мозгокрутством. Но это было необходимое мозгокрутство и я это понимал. Вот уже я в кабинете, в который мечтают попасть миллиарды людей, чтобы попросить чего-то или просто выразить свою восхищение и другие миллиарды, которые не прочь бы пустить его императорской светлости кровь, повесить его или еще как-нибудь лишить жизни. Мне было не нужно ни то, ни другое. Я просто подчинился приказу и явился под светлые очи императора. Он сидел не в троне, а в кресле, согласитесь разница существенная, но и по лицу с мундиром даже человек плохо видящий мог понять, что перед ним император. Но я не был слепым и заметил, что передо мной слабый император, император не способный грамотно рулить своей великой империей и не то что расширить ее границ, а удержать в тех же пределах не в состоянии. Он долго смотрел на меня, а я долго смотрел на него, всё в полном молчании, даже мои высокие ботинки, отдраиные до зеркального блеска, не поскрипывали - замерли. Не знаю о чем думал император, но знаю о чем думал я. Вот передо мной человек, на плечи которого свалился слишком тяжелый груз, и не откуда-нибудь неожиданно свалился, свалился в момент рождения, потом висел плохо еще осознаваемым грузом, потом уже стал пониматься, тяжелеть и дожал в момент коронации. А он не сдюжил эту тяжесть таскать, лицом-то благороден, и блеск в глазах есть, но лучше бы ему где-то на своей плантации овощи-фрукты выращивать или заниматься разведением породистых кошек, собак, лошадей или другой какой живности. Но кому тогда передать власть? Не мне же в самом деле. Я усмехнулся.
- Я пропустил что-то смешное? - спросил после моего пассажа император.
- Да, ваше императорское величество, развал империи вы пропустили.
- Мне не нужна ирония, мне нужны действия, если не можете полностью ликвидировать процесса, то хотя бы уменьшайте его скорость, - мне такие речи были непонятны, сказал бы просто: иди и воюй всех неверных огнем и мечом.
- Действиями я занимаюсь на передовой, в этом кабинете мне некого зачищать… - я сделал вид, что не закончил предложение.
- Кроме меня? - ухватился за мой крючок он.
- Я этого не говорил, более того, я так не думаю. Даже вашим устранением ничего нельзя изменить.
Вновь молчание вернулось в пространство кабинета и уже не покидало его, даже последние слово императора: "Свободен!" не смогло разорвать тишину. Император понял, что у нас нет не то что общих точек для соприкосновения, нет даже общих тем для разговора и всё сделал правильно - отослал своего верного пса обратно на псарню. Я отдал честь, развернулся на каблуках и потопал с места, где велась несвоевременная и абсолютно пустая беседа. В коридоре меня забросали вопросами: "Как его настроение?" "Получил новый чин?" и т.д. Я никому ничего не сказал. Только на рукопожатие Морта ответил и улыбнулся, когда он сказал:
- Еще жив, последний каратель империи?
- Не дождетесь! - бодро ответил я.
- Увы, Валенсио, дождемся. Или: дождемся, Валенсио, ура! Разница, некстати, очень мала.
- Да, практически незаметна для наблюдателей.
- Для тебя прежде всего.
Мы разрезали пирог из придворных и вышли из дворца, но ни о чем больше не говорили. Не о чем было разговаривать. А приличного бара и жриц продажной любви в радиусе 100 километров не было. Ну и что это за проклятое место, где невозможно нормально оттянуться? Ужель святыня наша или наша крепость?
1
Был раскрыт заговор против императора, в него входили высшие чины армии. Всех приговорили к расстрелу. Исполнителем назначили меня, не просто так назначили - император не простил мне грубости. И вот я смотрю в глаза таких же как я выходцев академии, обладателей белых эполетов, на их месте мог оказаться и сам Валенсио, если бы ему было не так все равно, и в его голове было бы больше страстей и меньше мозгов. Но это лирика, а меня ждал ритуал.
Мне никто ничего не сказал, я никому ничего не сказал. Лишь рукой махнул. И грянул залп.
0
Пора, наконец, рассказать о моем втором свидании с Дианой. Я уже висел на кресте, куда меня приколотили эти раздолбаи-повстанцы. Раздолбаи - не потому что я к ним пристрастен, вовсе нет, а потому что приколотить нормально не смогли, по крайней мере, левую руку прибили паршиво. Так вот, когда я уже был пришпилен, как бабочка порой бывает неудачно пробита дрогнувшей рукой неопытного энтомолога (с Иисусом аналогия была бы верхом цинизма), принцессу привезли в кабриолете и вывели на эшафот. Эти сучии потрохи были почему-то уверены, что если они обезглавят всех членов императорской семьи, то самодержавие под крики: "Свобода, равенство, братство!" или если смотреть в корень: "Крекс, пекс, фекс!" волшебным образом перейдет в дерьмократию. Безумству тупых обязательно сложат потом гимн и воспоют как подвиг. Но я опять отвлекся от главного - от Дианы. Мне с высоты креста было очень хорошо видно ее белую фигурку. Это было совершенство, она не выказало никаких эмоций, ни тени недовольства, негодования, презрения, ненависти, непонимания, или гнева на небеса (а на кого еще ей было гневаться) - ровным счетом ничего этого не было. Шоу для толпы можно сказать почти проваливалось и чтобы не терять лицо, эта толпа сама себя заводила и придумывала и домысливала. Разумеется потом бумагомараки напишут, что им вздумается написать. Но я-то видел все незамутненным взглядом. Диана вошла на эшафот, простояла пока зачитывали приговор (сплошное "бла-бла-бла", мол, за вину перед народом и во имя наших свободных потомков…). Она стояла над толпой и просто ждала, когда топор палача наконец прервет этот дешевый спектакль. Потом она подошла к плахе и наклонилась, а потом…
Но она не была бы совершенством, и не понравилась бы мне так, не буду произносить пустых слов… просто скажу как было: она мне улыбнулась. Именно мне и именно так как было нужно. Не ободряюще, не скептически, не зло, не утешительно, не сочувствующе, не понимающе, я бы еще много чего мог не наглоголить, но больше ничего не добавлю. И мне наплевать на то, что никто эту ее улыбку не понял, а я уже никому ее не объясню - и это пройдет.
И это пройдет.
Мне интересно только куда они денут ее голову. Нет предела человеческому безумию, наверное, заспиртуют. Мысли мои тогда начали путаться. Я не должен был дожить до вечера, но я, скорее не вопреки чему-то, а просто так, дожил. Точнее я очнулся от тяжелого сна, в котором меня распяли повстанцы и обнаружил, что меня распяли повстанцы. Мило, очень мило…
Ко мне пришли странники и объяснили, что ты, Валенсио, живешь не просто в мире, а в мире с прыжками. "С какими?" - спросил я тогда.
Согласитесь логичный вопрос. Мне тогда ничего не ответили. А теперь и не ответят. Ведь я ненавижу странников так, как только может ненавидеть одно человеческое существо - другое, нет сильнее: как можно ненавидеть явление природы или какую другую сущность, нет - еще сильнее... А ненавижу я их за то, что тогда они вытащили из тела меня, а не Диану. Но им был нужен я, и уж конечно не для задувания свечек на праздничном торте. Но это, как вы все, наверно, понимаете совсем другая история. В ней уже нет последнего карателя империи - он умер распятый на кресте, глядя на эшафот, на котором белело обезглавленное женское тело. А на счет Дианы: я не сентиментальничал и не сюсюкал - нет, я просто её любил, хотя сейчас в этом сомневаюсь. Любовь для меня теперь - полностью забытая эмоция.
>>>на ё@Моё
|
