|
История одного похищения
Времечко размеренно тикало аккурат такое, когда весна уже активно стучится в двери домов, а зима ещё не собирается покидать свою вотчину. Вчера подтаяло, а сегодня подморозило и пошел легкий снежок. А солнце оно ярило, кому в левый глаз, а кому в правый. Всё же зависит от того, в какую сторону вы путь держите и куда буркалами зыркаете. Мальчишки раскатали главную горку весьма секретного городка Северный-18, не обозначенного на большинстве советских карт. Горка, она же улица Ленина шла от жилого кварталу к градообразующему предприятию, она же шаражка. Что там делали то тайна великая, не каждому забугорному шпиону ведомая. Но только времена уже были не те, а эти. Союз начал давать дуба и представляться. На его останках ещё не проросла новая Россия. Вот и на предприятии вместе с сверхсекретными изделиями №132-5 (не путать с №132-4!) стали выпускать сковородки. Плохонькие надо сказать. Непригораемый слой на них действительно не подгорал к пище, только очень быстро отслаивался от матери сковороды и удалялся в свободное плавание по мусоропроводу. Даже если хозяйка (и реже хозяин) не трогал антипрагарный слой ничем железным, он распадался на фрагменты самостоятельно. Да и грела сковорода неравномерно. Тут блины подгорали, а там не успевали дойти до нужной кондиции. Зато в случае войны, если вас куда-нибудь несли десантные самолёты и – вдруг! - начался обстрел противника, то самое время сковородочку подсовывать под ту точку, на которой все сидят и гарантировано ваши причиндалы будут надежно защищены от осколков зенитных снарядов и даже крупнокалиберных пуль.
А ещё на сковородках этих от антипригарного слоя – будь он неладен! – избавленных мальчишки лихо катались по горе, она же улица Ленина. Скорость набирали чуть ли не первую космическую, вылетали на закрытый на ремонт перекресток с улицей Карла-Маркса (некоторые хохмачи из беспартийных задавались вопросом: а почему Ленин и Карл-Маркс идут не в одну сторону, а перпендикулярно?) Ремонт был временный, поэтому перекоп длился уже больше десяти лет, отчего большие участки улиц Ленина и Карла-Маркса стали пешеходными. Так заводила Великой Октябрьской революции и целых два теоретических обоснователя стали пешеходами (опять же с длинного языка хохмачей). После преодоления буераков перекрестка мальчишки летели дальше и останавливались согласно закону трения только около проходной завода. Таким образом ходить по улице Ленина было опасно для жизни – мостовая раската, плюс трафик - или тебя собьют, или сам упадешь, а там перелом, гипс и больничный. Дворники должны были бы посыпать лёд песком (или солью – в этом была иезуитская диалектика). Но одно дело должны и другое дело… ведь песок, во-первых, могут и не завести, а во-вторых, он может понадобиться для какой-нибудь надобности более важной, чем простая расточительная трата. Например, его можно в огород направить. А граждане они сами – если инстинкт самосохранения есть – должны под ноги смотреть и кости свои от переломов и вывихов беречь. Почему люди не ходили по тротуарам? Так ведь тротуаров на улице Ленина не было. Вместо них по плану строительства коммунизма должны были ходить то ли горизонтальные элеваторы, то ли трансплантаторы, то ли самобеглые коляски на воздушной подушке. За этот обгоняющий время проект один архитектор с нерусской фамилией получил госпремию, а его куратор уже с исконно русской фамилией получил дачу. А где там ходят жители Северного-18 то этим деятелям лженауки неведомо.
Очередная порция мальчишек спускалась с горы. Недоросли постарше ловили сковородослеистов за конечности и закручивали, от этого спуск приобретал дополнительную степень сложности и мальчишки ещё более отчаянно орали, а кое у кого слетали шапки, варежки, валенки и прочие элементы одежды. Ничего – подберут на подъеме.
От времени и места действия переходим к самому действу. Задача простая. Сверху вниз по улице Ленина шёл Семён Петрович Смоленков, здоровенный и добрый дядька, смачно куривший «Приму», рассекавший просторы полей, лесов и мелких рек на «Иже-Юпитере» с коляской, в которой хранился комплект рыбака, включая спиннинг с японской (японской!) катушкой. Шарфа на Семёне не было, потому что дяденька был здоровый и мороз переносил легко, а также ветер и другие неблагоприятные явления природы. А вот шапка на Петровиче была и была лихо заломлена, настроение у дядьки было хорошее, был он холостой и в меру пьющий. Тут надо уточнить, что шапка на простом, но франтоватом работяге была знатная. Пыжиковая! Для тех, кто не в теме и не знает, что значит в СССР ходить в пыжиковой шапке, а это могли себе позволить далеко не все даже в «элите», которой как бы не было в социалистической империи, поясним кто такие пыжики: «пыжик» - это мех молодого, месячного или полугодовалого теленка северного оленя; окрас их в основном светло- или темно-коричневый. Пыжик в союзе – это шиншилла в мире загнивающего империализма. Правда, пыжик на Смоленкове был не фабричный, это было мастерское изделие от неизвестного ОБХСС скорняка-рукодела. Но вам таки шашечки или поехать? От абстрактных вопросов переходим к конкретной задаче арифметической. Снизу вверх по той же улице Ленина поднималась Клавдия Ивановна Петрова. Женщина она была бальзаковского возраста и бальзаковского веса. Она садилась на диеты чаще, чем заядлый курильщик бросал дымить, а пропитой пьяница – бросал дружить с зелёным змеем. Но как только Клавдия начинала нервничать – а нервничала она в основном от одиночества и неустроенности, а не от отсутствия стабильности в мировой политике, которой никогда не хватает стабильности – так сразу её тянуло к пирогам, пирожкам, пирожным, зефиру или хотя бы простому завалявшемуся на кухне печенью с вареньем. И как-то неуловимо сброшенные килограммы отыгрывались назад. Клавдия успокаивала себя тем, что хорошего человека должно быть много и не могла себя успокоить. От этого нервничала и кушала ещё больше. Не спасало и то, что работала она почтальоном и ей приходилось делать большие концы. Вот и сейчас шла она вверх и её модное когда-то пальто распирало, особенно на груди, такая грудь была у Клавдии, что – простите за подробность интимную – бюстгальтер (он же лифчик) надо было заказывать такой, что десантируй БМП на таком парашюте, так можно за десантников не волноваться. Пальто было с воротником лисьего меха. Форсила Клавдия, потому что если не на работе форсить, то где? Шапок Петрова не признавала, как класс, её кудри усиленные химией не брал никакой мороз, ломал он об эти кудри свои зубы. А вот сапоги на ней были сильно жизнью потрепанные, латанные и кое-где на трещинах замазанные чёрным фломастером… а где найти хороших сапог в наших палестинах, а? Тут – мы отклоняем версию о божественном вмешательстве и склоняемся к статистической вероятности падения на ровном месте, она всегда больше нуля - Семён поскользнулся на раскатанной мальчишками ледяной стремнине и поехал вниз, набирая скорость согласно известной формуле, а Клавдия задумалась о том, что мужики вокруг пошли какие-то мелкие, да и те не заходят… и не отпрыгнула вовремя ни влево, ни вправо от постороннего мужика, несущегося вниз. Так два больших человека встретились, а точнее Семён сбил Клавдию и дальше они поехали вдвоем. Петрова всем своим естеством почувствовала, что оседлала мужика и мужик крепок, отчаянно усат и улыбается во все тридцать два зуба (все натуральные, ни одного золотого), а на нем пыжиковая – пыжиковая! – шапка, но это не главное, потому что, судя по всему, мужик настоящий, а не мелочь какая пузатая. А Смоленков почувствовал, что на него свалилось такое счастье, и такая ядреная у этого счастья грудь и не менее ядреная… корма, у судов это место называется корма. В общем, такие знакомства не забываются!
Кто в таких обстоятельствах думает о почте? Никто. Сумка на длинном ремне поехала сама и зажила самостоятельной жизнью. Но недолго. Чья-то рука в варежке на резинке – цап-царап - сумку стянула. А потом сумочка покинула улицу Ленина вместе с содержимым. Городок, напомню, секретный Северный-18. За потерю почты можно поиметь многие неприятности и увольнение по статье – не самое страшное из них. Только вот Клавдия смеется и краснеет, как солнце за четырьмя фигурами неуловимых мстителей в одноименном фильме, а Семён светится, как сверхновая звезда, которые так редко наблюдают астрономы. Вдвоем они на расстоянии растапливают снежинки, что плавно опускаются и не долетают до них. Не хватает только вальса или танго – да кто их играть будет?
Два горячих сердца тянуло друг к другу сильнее, чем разнополюсные магниты. Он кружил её, а она позволяла себя кружить, вместе они достали дешевого портвейна, пили его из горла в садике Гоголя, и заедали мороженным довольно посредственный красный напиток с осадком. Мороженное в отличие от портвейна было хорошим – эскимо. Из окна ближайшего жилого дома доносился голос Высоцкого: «и распрямлялись кудри»… вот тут-то кудри Василисы распрямились в прямом смысле этого слова. «А сумка где?» - подумала она, похлопала себя по боку, и так её глубокие карие глаза расширились, что плечи Семёна расправились в косую сажень. Он готов был горы свернуть. Но – как это часто бывает в жизни – нужно не дракону голову рубить, а найти потерянную сумку. Двое бросились на улицу Ленина, но они всё-таки были не съевшие на частном сыске собаку Пуаро и мисс Марпл. Гора была исследована туда и обратно тщательнейшим образом. Сумки не было и – в этом была трагическая обреченность! - никто её не видел. Местным мальчишкам Семён сулил мороженного, лимонада, билеты в кино, плиточный шоколад и жевачки «бубуль гумм». Глаза социалистических мальчишей от такой капиталистической мотивации горели и они облазили всю гору тщательнее опергруппы милиции с собакой. Уже никто не катался на горке, все её переворачивали вверх дном и только носами асфальт не рыли…
И неизвестно чем бы эта история закончилась, возможно, даже чьим-то увольнением, почта могла бы потерять Клавдию, а Клавдия – ежемесячную получку, а если масть вышла бы пиковая (потеря какого-то секретного письма), то и закрыть бы могли Клавдию, а Семён бы ей передачи носил… но это всё догадки, история не имеет сослагательного наклонения. Ведь на арену Колизея в городе со странным для римского слуха названием Северный-18 вышел витязь, а точнее мушкетер Митька по прозвищу Атос. Сердце его было не менее благородно, чем у героя Дюма. Он быстро сориентировался в ситуации и пообещал молодоженам (так он про себя нарек – и весьма мудро сделал) Семёну и Клавдии, что сумку найдет в течение двух часов. Даже для Шерлока Холмса сия задача была бы сложной. Улик, понимаете ли, на месте преступления было мало. Ни тебе окурков сигар, ни следов копыт, ни запаха креозота. Атос не унывал, он взял в оборот детвору и быстро отсек зерна от плевел. То есть он вычислил, кто на горке был в момент пропажи сумки и кого уже на горке не было. Три имени вместе с адресами были занесены в крепкую память Дмитрия – Сека, Чиж и Овес. Прямо по списку Атос и пошёл, надеясь, как Остап Бендер, что бриллианты будут уже в первом «стуле».
Дома Секи, а точнее Игоря не было, эту бесценную информацию сообщила мама. Мама, надо сказать, была ослепительно хороша. Блондинка, с чёлкой и локонами, которые ниспадали на белый свитер с длинным ворсом, а свитер обтягивал, а ещё джинсы фирменные и они тоже обтягивали, и глаза Алёны сверкали. Она обещала надавать по заднице сыну за то, что он только-только пришел с горки (весь мокрый, разумеется!) и уже снова куда-то ушлёндал. Атос выразил сочувствие, склонил голову, от чего его темная челка особенно благородно легла на высокий лоб. Он давно замечал, что нравился женщинам разных возрастов, а тут флюиды так и пёрли в околоземное пространство. Видимо, Алёна несколько лукавила, когда сердилась на убежавшего куда-то сына. Она явно кого-то ждала – стол в кухне накрывался явствами, включая шпроты – дефицит по тем временам. Молодая мамаша предложила чаю. Отказываться было неразумно. Атос рассказал историю о том, что он де пришел за книгой, которую давал Игорю почитать. Мама слушала, кивала, иногда трепала Митю по голове и между ними проскакивали искры, а ещё она подливала в чай коньяк и от этого Митя хмелел ещё сильнее, ведь он и так хмелел от выстрелов Алёниных глаз. Тем не менее – даже в таких нечеловеческих условиях – он не забыл о деле. Напросился зайти в комнату к сыну. Конечно, Атос искал не мифическую книгу о Великой Отечественной войне, а сумку почтальона Клавдии. При беглом осмотре комнаты пропавший артефакт обнаружен не был, впрочем, стены не были простуканы, а деревянный пол не поднимался. Еще попив чаю (с коньяком) и рассказав еще сто три истории из жизни школы, которые становились все вольнее и вольнее, Дмитрий с большим сожалением откланялся и пошел по второму адресу. Не сразу, на прощанье Алёна его обняла и прижала и что-то промурлыкала типа «заходи, если что». Ошалелый и немного не в себе Атос пошёл на вторую явку.
На этот раз, подозреваемый на квартире наличествовал. Чиж был худ, низкоросл и вообще в нем было что-то птичье. Быстрые движения, писклявый голос. Клички не на пустом месте к человеку прилепают. Атосу «подследственный» не понравился, но им же не на рыбалку вместе ходить. Слово за слово, нашлись общие знакомые, а, глядя на модели самолетов, которые густо барражировали в комнате школьника, нашлась и тема. Атос ходил в авиамодельный кружок и поведал об этом, ну тут Чиж растаял, начал тараторить за авиацию и раскрыл душу. Дмитрий исподволь прощупал того на сумочку, но никакой сумки Чиж в глаза не видел. Это было правдой. Хотя и не утешительной. Но Атос не впал в отчаяние и – пообещав позапускать вместе с Чижом планер – плавно перебазировался на третью квартиру.
Обладатель лошадиной фамилии Овсов, он же Овес, он же Михаил открыл неохотно, сначала дверь вообще хранила гробовое молчание. Но Атос так трезвонил и так пинал дверь, что не открыть было нельзя. Спустя минут двадцать громкой осады, когда Атосу уже соседи пообещали намять бока, а он ответил душещипательнейшей историей о просроченных диафильмах (взял, подлец, диафильм и не отдаёт уже неделю!), в итоге конфликтующие стороны пришли к консенсусу, хотя и не ведали такого слова. Наконец дверь приоткрылась на длину цепочки, оттуда смотрел наглый глаз.
- Овес привет, я по твою душу! – улыбнулся Атос так, как улыбается военком, обнаруживший на квартире уклониста от армии.
- Привет! А ты кто? – в овсяном глазу появилось подозрение.
- Дед Пихто! Слышал о таком? Дело есть! – Атос всё так же улыбался и был воплощением приходящего неожиданно добра.
- Какое дело?
- Не на площадке же обсуждать. Дело есть говорю.
- А ты кто? – не сдавался глаз, но гардемарины и не такие крепости брали.
- Тебе марки нужны или не нужны? – это был ход конем.
- Марки? – в глазе кроме недоверия и испуга мелькнула страсть, страсть заядлого коллекционера. Атос понял, что не ошибся. Ведь как говорил Конан Дойль: «Когда вы исключили все невозможное, то что осталось, даже самое невероятное, и есть истина».
Дверь скрипнула и впустила незваного гостя. Поняв, что родителей нет, а просто так Овес сумку не отдаст, Атос применил силу. Это не по джентельменски, но мушкетер иногда должен поступать быстро и эффективно. Миледи, конечно, жалко, но ведь ей по любому надо было отрубить голову. Когда человеку завернули руку за спину, он становится гораздо более сговорчивым и не отрицает очевидное, то есть свою вину. Благо и улики по квартире разбросаны – письма с адресом отнюдь не семьи Овсовых, кастрюля с кипятком на плите, рядом варежка, и тут же марки со всего союза – добытые марки с чужих конвертов, из чужой сумки!
- Ай-ай-ай – голосил Овес.
- Значит так, сейчас ты все конверты соберешь и аккуратно положишь в сумку, которую скоммуниздил! И скажи спасибо, что я не заставляю тебя приклеивать марки на конверты обратно! Что добыл – то твое. А вот сумку вертай назад и скажи спасибо, что здесь нет милиции.
Овес заплакал и признал свое поражение. Наверное, так плачут генералы, когда подписывают акт о безоговорочной капитуляции. Наблюдая, как юный ворюга запихивает конверты в сумку (которую он спрятал в шифоньер, разумеется, в шифоньере даже милиция её бы не нашла) и обливается горючими слезами, Атос сжалился и подал татю ночному воды. Не кипятка, а комнатной температуры – налил из графина в граненый стакан. Овес громко булькал, когда глотал воду, она помогла – пролившись в желудок перестала выступать из глазных желез.
Убедившись, что все письма возвращены в их мобильное хранилище и ни одно – ни одно! – не оставлено на поле боя, Атос вышел из квартиры победителем. Только фанфары не гремели. Ну не было на лестничной площадке фанфар.
Есть такое выражение – попасть между Сциллой и Харибдой. Так вот, Атос попал, только Сцилла и Харибда были добрые. Как радовались Клавдия и Семён, когда великий, да что великий, величайший сыщик всех времен и народов принес им сумку! Ни в одном кинофильме нет таких сцен радости. Атоса чуть не раздавили до состояния апельсина, когда из него вылезают все косточки, потом его начали обнимать и чуть не задушили, как душит своих жертв удав, потом его хотели качать, но тут Атос уперся, он боялся высоты. Да, даже у легендарных героев бывают слабости. Мальца отдышавшись, он сообщил:
- Тут вся корреспонденция на месте, но не на всех письмах марки есть. Один малолетний коллекционер марок к рукам их прибрал… - стиль мастера Йоды, неожиданно.
- Это ничего! Это не страшно! – наперебой заорали воодушевленная Клавдия и не менее румяный Семён. – Да кто заметит! Главное, что письма нашлись!
Атоса снова сдавили (с двух сторон) и расцеловали (с одной). Утирая красную помаду со щеки несколько бледный и местами покрытый пятнами (неоднородное кровообращение) Атос хотел было ретироваться, но его захватили в плен, сулили денег, он уперся и наотрез отказался от вознаграждения. Даже от бутылки шампанского и конфет. Хотя, конечно, можно было взять шампусик и завалится к Нинке… но нет. Атос сказал с интонацией Гамлета:
- Да ладно, чего там, мне была интересна история с похищением… вы меня лучше на свадьбу позовите!
И пока парочка хлопала глазами и глотала ртами воздух – ведь буквально под дых ударил… Атос смылся. А в подворотне, которая сильно сокращала путь с улицы Ленина на улицу Октябрьской революции, он встретил Нинку. Она как-то необычно притягательно сияла и хлопала длинными ресницами… Да, положительно в секретный городок Северный-18 пришла Весна!
<<<на Рассказы
|