|
Ход
"Любовь здесь больше не живет…" - примерно так можно перевести с мелодичного языка на менее мелодичный слова, льющиеся из радио.
- Какая дурацкая песня! - сказала Лия и выключила радио. Мелодичная дурость покинула пределы территории любви. А Петр ничего не сказал, ведь он любил Лию, а Лия любила его. Что тут еще можно сказать?
Иногда они даже играли в шахматы. Никто из них не умел играть, но: Петру нравилось, как Лия на него смотрит, сидя напротив, тут многое важно и дистанция в шахматную доску, и эти взгляды из-под челки - м-м-м… а ей нравилось, как он передвигал фигуры, он брал, допустим, пешку так твердо, как будто она была сделана из стали (а шахматы были деревянные) и в то же время так нежно, как будто она была сделана из тончайшего хрусталя и двигал ее он тоже так уверенно, как будто она не была хрустальной и так нежно, как будто она не была стальной - м-м-м…
Он был офицером гвардии. Она - моделью. Он часто рисковал жизнью. Она дарила людям красоту. Он дрался из-за нее на дуэлях, она не пыталась его от этого отговорить, она знала: он не мог иначе. Она просто улыбалась, когда он чуть виновата сообщал: "Он того… отправился подлечиться" или: "Он того…" - это означало, что он уже в курсе: есть ли жизнь после смерти. Впрочем, один из дуэлянтов, когда узнал статистику дуэлей с Петром (девять к нулю, причем из девяти четыре погибли на месте, двое из оставшихся пяти - в больнице и только трое из больницы выписались) отказался стреляться. Да, нравы в империи были уже не те. Еще столетие тому назад никто бы и подумать не мог о том, чтобы не драться на назначенной дуэли. Гм…
Однажды Петру нежно было переместиться очень быстро из области пространства с одним названием (с каким - абсолютно неважно, поэтому оно здесь и не фигурирует) в другую. С ним перемещался монах.
- Веруете ли вы в Бога, молодой человек? - после приветствий и ничего не значащих вежливых вопросов-ответов, касающихся несущественных элементов бытия, поинтересовался монах.
- Иногда мне кажется, что да.
- Но вы ищете Бога?
- Он везде, поэтому его трудно заметить. Наверное, мне надо сначала найти себя, заглянуть в свое сердце, ведь и там есть Бог.
- Но вы любите.
- Да.
- Женщину.
- Да.
- И не ходите в церковь.
- Нет.
- И вы с ней не освящали отношения?
- Нет.
- А вам не кажется, что это грех?
- Может быть, хотя… мне так не кажется.
Дальше они вновь перешли на ничего не значащие пустые-вежливые беседы. А через двенадцать часов Петр был арестован как еретик (хотя можно употребить и другие слова: старовер, неверный, отступник и т.д.) Нет, монах ничего не имел против Петра лично, он не завидовал его чину или богатству (хотя последнего у Петра совсем не было, а первый - тоже был не ахти: капитан), он не питал к нему ненависти или предубеждений или чего-то еще негативного, просто у монахов был план: выявлять пятнадцать еретиков в месяц. Вот монах и выявлял по одному каждый второй день. Чет - нечет, заполняется формуляр - не заполняется. Петр попался монаху в день, когда формуляр должен был быть заполнен. В принципе, Петр был осужден за одно слово, или даже за два. Но за какие? Архивы об этом молчат.
Лия приготовила яблочный пирог (такой кое-кто называет шарлоткой). Но Петр не пришел. Она знала: если бы у него кто-то появился (а это означало бы, что сначала он разлюбил ее), то он бы обязательно позвонил. Хотя нет - он бы пришел и признался бы ей лично, без посредника-телефона. Нет, нет, нет! - он просто бы посмотрел ей в глаза. Этого было бы достаточно. Но он не посмотрел ей в глаза, он не пришел, он даже не позвонил. А это означало, что случилось что-то с одной стороны менее страшное (он ее не разлюбил), а с другой стороны… Лия стала звонить в часть - там его не было, сказали: "убыл туда-то, туда-то". Она дождалась утра, и… узнала, что он туда, куда должен был прибыть по долгу службы, прибыл, а потом пропал. Никто не знал, что с ним. А это означало только одно: его посадили по религиозному обвинению. Лия смотрела сквозь разрезанную и так и не съеденную шарлотку (впрочем, одного кусочка не хватало - это она попробовала яблочный вкус: не подгорело ли - тогда, когда она еще ждала Петра) и не видела даже стола - она и сквозь него смотрела... Тишина витала в комнате неизвестно сколько вечностей подряд.
- Кто-то об этом пожалеет! - а чуть раньше слеза была смахнута с ресниц.
Ножичек пригвоздил недоеденный пирог к столу.
Справки наведены. Помочь ей может только архонт. Он отличается безнравственностью в личной жизни (в общественной - сама добродетель и пример для других, почти идеальный шаблон), между красивыми женщинами и красивыми мужчинами он отдавал предпочтение первым и это было хорошо, потому что Лия была красавицей, а совсем не красавцем. Но когда справки наведены и ясно, какого рода услугу придется оказать архонту, чтобы Петр вышел… вот тогда самое время изыскать решимость. Решимость сделать ход. И вроде бы думать не о чем: надо спасать любимого любыми средствами. Но ведь какими словами "это" не называй, "это" все равно измена. Измена любви, а значит: измена всему. А всем для Лии был Петр. А без измены Петра вообще не будет. От такой карусели мыслей можно сойти с ума.
Лия встала со скамейки, последний раз взглянула на вечерний город (с холма открывался отличный вид) и всё для себя решила.
Она вызнала пристрастия архонта: короткие волосы белоснежного цвета, зеленые глаза, и никаких брюк или костюмов! только короткое, красное обтягивающее платье классического покроя. И вот уже прошамкали ножницы свое скрежетание: чик-чик. До этого их клацанья иссиня-черные волосы Лии добирались до ее ягодиц. Сейчас же они даже не щекотали шеи. Шампунь с красителем размешен и вот уже черное сменилось альбиносной белизной. Контактные линзы вставлены и зеленое заняло место темно-коричневого. Трансформация завершилась коротким обтягивающим платьем настолько ярко-красного цвета, что никаких других украшений не требовалось - мужики (настоящие) и так не думали ни о чем другом, как побыстрее стянуть его с Лии и… но когда они узнавали к кому она идет, пыл сразу гас (гм… и это настоящие мужики?) Лия провожала бедолаг презрительным взглядом, который не могли ослабить даже контактные линзы.
И вот дверь в кабинет. А за кабинетом архонт. Он оповещен о том кто придет и зачем. Он ждет. Ждет ее. Ему загодя доложили о чем будет просить посетительница и какие документы потребуются подписать (или не подписать - хотя это мало вероятно). Конечно, он пригласит ее в ресторан или еще куда-нибудь и конечно, она согласится. Нигде эти правила не публикуют, но все их почему-то знают. Такова жизнь (почему? или почему бы и нет?)
Конечно, он знал, что из такой тюрьмы просто так живым не выпускают. Конечно, он знал, что кроме Лии он никому не нужен настолько, чтобы за него просить перед церковью. Конечно, он знал, что именно могла предложить Лия. Знал. Но он ничего не спросил у нее. Ни единым жестом или взглядом не укорил. Но и не проявлял показно ревностную благодарность и радость от своего освобождения. Нет, он, конечно, был рад свободе, рад увидеть свою любовь. Рад, рад. Но он просто обнял ее и поцеловал, а чуть позже донес на руках до постели.
И только после любви он заметил изменения в ней: две маленькие морщинки залегли около губ и их сестрички - около глаз. Это трещинки на родном лице полоснули острым кинжалом боли по его сердцу. Петр посмотрел куда-то в темноту и не сказал слов: "Кто-то об этом пожалеет", потому что не хотел будить любимую даже мимолетным шепотом.
Для человека такого уровня подготовки в ликвидации других людей при минимуме подручных средств, как Петр, найти уязвимое место в охране архонта было возможно. Нелегко, но возможно. И Петр его нашел.
Тихая заводь, поплавок спокойно держится на поверхности. Архонт следит за ним, а за архонтом следит кто-то в кустах. Но вот скрытая фигура делает ход и обнаруживает себя. У архонта почти идеальная память на лица и он сразу понял кто к нему пришел. А Петр ничего не сказал, он приблизился на расстояние для удара и смотрел в глаза человека, который очень скоро уже не сможет рыбачить.
- За что? - неожиданно для Петра спросил архонт.
- Тянуть время бесполезно, охрана не успеет.
- А я и не тяну время. Я знаю кто ты и зачем сюда пришел. Я сразу на "ты", потому что обстановка, согласись, камерная, можно даже сказать интимная.
- Интимней некуда, - а ведь этот человек выглядит гораздо старше, чем его изображение по ящику, даже рыбалка не расслабляет того груза, что он несет на своих плечах (так думалось Петру), быть может, облегчить этот груз будет благом и для него самого?
- Это мое последние желание. Знать: за что?
- Ты не понимаешь? - Петр ни на секунду не терял контроля за ситуацией: охрана архонта всё еще не успевала помешать убийству.
- Нет.
- Ты воспользовался служебным положением и переспал с моей женой.
- Ты думаешь, этого достаточно для убийства? - архонт проверил наживку и сменил червяка, потом снова закинул.
- Более чем.
- А почему?
- Я так живу.
- Понятно. А вот я живу так: исполняю очень неблагодарную работу, пытаюсь сохранить мораль и тем самым удержать империи от распада, хотя, кажется, ее уже ничто не удержит. Вот от дуэли с тобой один человек ведь отказался.
- Да.
- Видишь, упадок нравственности наблюдается, а ведь это лишь единичный случай из массы подобных. Порок глубоко засел и во мне. Двойные стандарты налицо: официально я святой, а вне работы… я этого и не скрываю, мне люб разврат. Но сейчас, когда я уже не молод, совсем не офицер, не притягательно мужественен… что мне может помочь добиваться самых красивых женщин этих мест? Только служебное положение. И я им пользуюсь. И имею чужих жен и любовниц. А вот теперь скажи мне, почему для твоей любимой женщины я должен был сделать исключение?
- Ты ничего не должен был сделать для нее, или для меня... Но и я не должен делать исключения для тебя. Надеюсь и ты понимаешь меня также, как я понял тебя - а я, поверь, понял.
- О да! - архонт даже улыбнулся.
- Тогда всё.
- Но ты можешь измениться.
- Что?
- Я стар и слаб, мне поздно сходить с накатанной колеи. А вот в тебе есть еще огонь, освети им правильный путь. Реши. Сделай ход. Не такой, какой тебя толкает сделать вся твоя прошлая жизнь. А правильный.
Архонт отвернулся от Петра и как ни в чем не бывало уставился на поплавок. Старый седой человек в засаленном толстом свитере, каких-то драных штанах и грязных сапогах. Одно движение рукой и он умрет. Но вот что-то, возможно, спокойствие этого весьма несимпатичного - и это еще очень-очень-очень мягко сказано - для Петра человека оттянуло удар. А потом в голове Петра закружилась карусель мыслей, очень новых и непривычных, их нужно было попробовать на вкус и привыкнуть к неведомому вкусу. Поможет ли смерть архонта Лии? Поможет ли она ему? Поможет ли она их любви? Что принесет она, кроме собственно самой себя, то есть банального уничтожения человека человеком?
И тогда он понял: чтобы сохранить любовь не нужно никого убивать. Нужно просто любить.
Клёва не было. Архонт свернул удочки. Незаметно появился офицер охраны и сопроводил его до охотничьего домика. Архонт не сделал тому никаких замечаний, он знал, что и этот молодой человек не виноват в промахе, за который его вполне можно было бы расстрелять (по закону). Что-то разладилось в системе, которую некоторые называли тысячелетней империей. Чего-то незаметного больше нет, какого-то деревянного или стеклянного гвоздя, на котором всё держится и который никто не видит. Но если он есть - всё идет тип-топ, а выдернули, или сгнил - конец системе, какой бы прочной не были ее остальные части.
Еще некоторое время Петр потратил на то, чтобы найти монаха. Уже не для мести, а только для знаний. Но монаха Петр не нашел - его направили в далекое далеко с миссионерской целью. Не нашел он и своего дела - его запрятали так далеко, что ни допуск капитана гвардии, ни даже взятки не дали результата: затерялось в архивах и всё. Петр не расстроился, какая разница теперь то? В переходе он купил одну безделицу у худой девчонки, купил не потому, что хотел придти в родной дом с подарком, просто у девчушки уж очень голодный вид был, пусть порадуется хоть какой-то выручке за день и щедрым чаевым. А хитрюга, сказав спасибо, впиндюрила (по другому и не скажешь) капитану гвардии (и как это она угадала звание, ведь Петр был в штатском) еще одну - точно такую же! - безделицу.
- Еду-то хоть купишь? - наклонясь к прилавку спросил Перт.
- Я на фруктовой диете… - а в глазах ее он различил не только искорки смеха, но и возраст, который раньше крохе как-то удавалось скрывать.
- А ты хитрюга!
- А то!
Петр засунул в карман две безделицы и направился туда, куда его гнало сердце, оно и томилось от неизвестности последствий встречи и жаждало ее самой. Прищуром он выключил из восприятия весь шумящий мир и толпу, только она в тихом доме имела сейчас для него значения.
Он специально позвонил в дверь, хотя мог открыть ее своим ключом. Она не спросила: кто там. Она знала, что это он и специально звонит. Он улыбнулся, когда она распахнула дверь широко. Она улыбнулась. Он ничего не сказал: она и так поняла, что он никого не убил.
"Любовь здесь больше не живет…" - примерно так можно перевести с мелодичного языка на менее мелодичный слова, снова льющиеся из радио.
- Какая дурацкая песня! - сказал Петр и выключил радио. А Лия ничего не сказала, очень скоро они уже любили друг друга на кровати и не пользовались словами.
А на зеркале в прихожей неровно прилипли два одинаковых розовых сердечка, которые могли отсчитывать время оставшееся до свидания с любимым, или фиксировать продолжительность разлуки - совершенно глупая и бесполезная вещица для настоящих влюбленных. В этом доме безделицам не повезло: ими ни разу не воспользовались.
<<<на ё@Моё
|
