|
Геракл наносит ответный удар
Или что было после того как Геракл записал свой двенадцатый подвиг и до того, как случилось кое-что.
Геракл и Эврит
В престижном микрорайоне Ойхалии, что входит в комплекс "Остров Эвбея", шишку среди писак и прочих борзописцев держал Эврит. Он слыл самым острым пером, самым ушлым шакалом клавиатуры и самой алчной гиеной ноутбуков. Не было ему равных в эпиграммах и прочих колючих строчках-рифмах. Даже сам Геракл в свое время посещал его семинары. Но как говорится не учи и не будешь бит, а хороший ученик-мазохис всегда лучше плохого учителя садюги. Так вот, дотопал хроменькой походкой Геракл до Ойхалии, а там маза - объявили состязание на лучшую эпиграмму. И побил Геракл легко своего учителя Эврита в этом коротком до гениальности жанре. И сказал он поверженному:
- Отдавай, неудачник и пораженец, мне свою красавицу дочь Иолаю!
А Эврит злобен был и амбициозен, его так жаба задушила, что он забыл обычаи гостеприимства вместе со своим честным словом, которого у него и не было. И так отвечал Гераклу:
- Дурачина ты и простофиля, неужели ты мог подумать, что я выдам свою дочь за бродягу, который перед подонком большого города Эврисфеем прогибался целую дюжину раз?!
По знаку руки Эврита его приспешники выгнали в зашей охмелевшего на послеконкурсной пьянке-гулянке Геракла из Ойхалии. Полный глубокой грусти, покинул он комплекс "Остров Эвбея", так как полюбил великий писатель прекрасную Иолу. Затаив в сердце злобу на оскорбившего его Эврита, он вернулся в Тиринф. Где и подлечился в уже знакомой нам клинике, больше морально, чем физически. Алкмена его в этот раз даже не навестила, благо пробыл там ее любимый сын не долго, опять же романчик у нее был с очередным молодым доктором, который и в постели ого-го как пригождался и доступ в палату к Гераклу обеспечивал дистанционный по видеосвязи.
Пока писатель поправлял свои чакры и гармонизировал альтерэго с надсознанием, хитрейший из атлантов Автолик похитил у Эврита двух его любимых телок, лучше которых в постели не было никого во всей Ойхалии. Эврит по сумрочности ума, погрешил на Геракла, мол, это он-пакостник затаил обиду и подлости сотворяет исподтишка. Лишь Ифит, старший сын Эврита, не хотел верить, чтобы мог сам великий и луноликий, непревзойденный мастер рифм и апологет метафор, вершитель интриг и прокладчик нелинейных сюжетных линий Геракл похитить двух телок его отца (ну максимум одну - куда больше?) Ифит даже вызвался разыскать телок (которые бы неминуемо отблагодарили в разных позах), лишь бы доказать невинность Геракла, с которым связывала его самая тесная дружба (гусары молчать!) Во время поисков пришел Ифит в Тиринф. Геракл радушно принял своего друга и отметили они встречу в одном кабаке под открытым небом (жарко было до ужаса). Однажды, когда они вдвоем стояли на высоком небоскребе Тиринфа, под хмельком и шатрами пивных палаток, внезапно овладел Гераклом неистовый гнев, насланный на него посредством коротковолнового излучателя-зомбификатора с вибратором "Гвоздь-94", с перламутровой инкрустацией ручки, которую держала изящная ручка - с черным маникюром и рисунками черепов человеческих - Геры (жена Зевса - первого лица корпорации Хард). Вспомнил Геракл в состоянии замутненного сознания третьей степени по шкале профессора Неразбери-Поймикина то оскорбление, которое нанесли ему Эврит и его приспешники; и не владея больше собой, чуть подтолкнул Ифита по направлению туда (прямо противоположное направлению сюда). Ифит с небоскреба-то и упал. Насмерть.
Как всегда папарацци дожидался своего звездного часа в кустах. Фото толчок-падение-насмерть попало в вечерние теленовости, ночной интернет, и утренние газеты. Инфа дошла до Зевса. Разгневался неофициальный папаша писаки. Но не тем, что сынок кого-то там столкнул с небоскреба (в жизни всякое бывает), а тем, что на сынке своем увидал майку с рекламой игры "Бухалка Форева" - последнему продукту корпорации "Софт". Это же что получается? Нарушены священные обычаи корпоративной этики?! В наказание подослал он к сынку верного человечка и тот обработал Гераклу ноздри новым наркотиком "Гнев Богов" (мечта мазохиста: вызывает обильные муки без лучика надежды на спасение). Долго страдал Геракл, даже в клиники никак ему не могли помочь, не смотря на связи Алкмены - не хотели нарваться на гнев Зевса. Наконец, истомленный в трикаку (конец конца конца), отправился он в Дельфы, чтобы вопросить Аполлона, как избавиться ему от "Кары Богов". Но прорицательница пифия, утомленная воздержанием, не дала… не дала ему ответа (остальное хромоножке и не нужно было). Она даже того - изгнала Геракла из храма (ходют тут всякие, а потом галоши пропадают!). Разгневанный таким с собой обращением Геракл прихватил незаметно для видеокамер наблюдения из храма треножник, с которого пифия давала… давала прорицания. А этим уже он прогневал самого Аполлона (вот такая цепочка причин и следствий получилась). Явился златокудрый Аполлон к Гераклу и потребовал:
- Гони треножник в зад! (другими словами бип-персона корпорации "Хард" вежливо и тактично сообщила оппоненту - а именно непризнанному мажору - в вербальном диалоге, что пора возвращать награбленное, а иначе кирдык).
- Потерял я его, - другим словами послали бип-персону туда, куда кентавр Херон своих кобылиц не гонял.
- Дуэль?
- Дуэль!
И завязалась жестокая борьба между сыновьями Зевса в… крестики-нолики. Увидев всё это по жучку, Зевс позвонил с Олимпа по блестящей мобиле на сотики сыновей своих (одновременно, ибо у Зевса была не абы какая блестящая мобила, а крутая блестящая мобила), а у тех они находились в режиме вибрации… так гениально просто прекратил отец сыноубийственную резню. Примирились братья. И тогда пифия наконец дала… дала ответ Гераклу: факс от Пифии 17-45-34-72 дробь 8 (префикс 0) "Ты получишь исцеление лишь тогда, когда будешь продан на три года простым репортеришкой в газету. Деньги же, вырученные за тебя, отдай Эвриту как выкуп за убитого тобой сына его Ифита" - и ни словом больше, ни словом меньше.
Вот так бывает, только убежишь от судьбы вроде бы, а тут бах-тарарах опять тебя нашли и надо платить налоги! Опять (более литературно сказать бы снова - но из эпоса пафоса не выкинешь) пришлось Гераклу лишиться свободы. Его с торгов в интернете продали в издательский дом "Лидия" проказнице и скандалистке Омфале (дочери Иардана, если, конечно, это имеет какое-то существенное значение для повествования).
[Строчка из будущего: никакого существенного значения не имеет!]
Сам Гермес (самой дорогой посредник в Атлантиде) отнес Эвриту вырученные за Геракла деньги. Но не принял их гордое первое перо Ойхалии, Эврит остался по-прежнему врагом Геракла (иногда тяжесть характера перевешивает даже жадность).
Геракл и Деянира
Завалился как-то раз писака хромоногий в ночной клуб Калидон. Там правил всем и вся Ойней.
(Интересная, кстати, словесная конструкция ойней - это как бы "ой", который не "й", то есть буквы "о" и "й" не равны просто букве "й", в этом несомненно заключена глубокая логика и железный смысл, или наоборот.)
Как не любил Геракл Иолаю, но попросил руки дочери Ойнея - Деяниры, так как хоть он и дал отказ на просьбу Мелеагры жениться на ее дочери, а ведь как та умоляла, вспомним: "Беззащитной осталась она после моей смерти. Возьми ее в жены, великий герой! Будь ее защитником!" - "Некогда мне!" - отмахнулся тогда Геракл, но запомнил и про беззащитность и про возможную защиту и все вытекающие отсюда преимущества (в виде ночных утех и прочих приятственных моментов бытия). И вот под руку подвернулось прошлое.
Но не все так просто на острове подлунном происходит и даже казалось бы беззащитную дивчину ой как порой сложновато до сеновала дотранспортировать. На красавицу Деяниру многие мужики глаз положили, и бились за право быть ее суженым-ряженым. Бились литературно. Среди известных и не очень писак выделялся один - суперналиватель воды в коммерческие бестселлеры, созданные по шаблону, Ахелой. А папаша Даяниры был еще тот жук. Он не стал плести интриги и придумывать сложные многогодовые комбинашки на счет свадьбы дочурки, решил просто и гениально: руку Деяниры получит тот, кто выйдет победителем в состязании на лучший хоку. Все претенденты на первую брачную ночь с Деянирой тут же спустили свои кандидатуры сквозь олимпийскую систему на выбывание - слабы были бороться с Ахелоем.
- Туда-тутида, туда-татуда! - звучат фанфара, извещающие, что остался на поле литературной рифмованной брани один Геракл. Видя, что просто так красотулечка-финтифлюшечка ему не достанется, Ахелой начал давить на психику оппонента:
- Ужель ты будешь утверждать, что рожден от великого Зевеса и Алкмены? Шалишь, брат! То есть врешь, собака! - и стал глумиться над сыном Зевса и чмырить его не по детски, а надо сказать Ахелой был большой мастак это делать. Задел он и мать писаки.
- Не трогай маму, сука! - нахмурив брови, высказал, что накипело, наш герой. - Мне лучше служит перо, чем язык! Будь победителем в пустых базарах, а я же хайку-хокку буду сочинять. И сочинил-таки, подлец!
Жаль мне очень
Даяниру в ночной тиши -
одна она там лежит.
(Геракл, один из вариантов, участвующих в конкурсе)
Видя, что стихи у Геракла лучше, Ахелой применил хитрость: как змеи его строчки стали вилять. Смеясь воскликнул Геракл:
- Еще в колыбели обучен я был бороться со змеями! Правда, твои гниды превосходят других гадов ползучих, но не сравняться им с лернейской стервой. Хоть и вырастали у нее вместо (вырезано цензурой), все же я отымел ее по полной программе.
Поплохело Ахелаю, потому что лернейская гидра когда-то отымела его по еще более полной программе. Либидо Ахелоя тут же скакнуло на минус. Тогда погнал он свои строчки словно стадо быков - на таран.
Мать-перемать!
шагают хокку
стройно в ряд.
(один из нестройных рядов беспорядочной глупости и непорядочных куч хокку Ахелоя, за что ему анафема и стих позорный: "не в склад, не в лад, поцелуй, Ахелой, кобылу в зад!")
И кричал борзопасец нестройных рифм, генератор беспорядочной глупости, а также творец непорядочных куч одновременно с борзописанием и прочими туфтовыми занятиями нечто крайне непотребное, чтобы запугать судей. Однако Геракл быстро отфильтровал быков от непотребного и обломал им рога. Побежден был Ахелой и отдал Огней Деяниру в жены Гераклу.
После свадьбы Геракл остался во дворце Ойнея. Медовый месяц, всё такое… но развратила праздная жизнь гения. Вместо того чтобы писать нетленку, он совершил насилие над малолетним. Однажды во время пира Геракл ударил своим ноутбуком сына Архитела, Эвнома, за то, что мальчик полил ему на руки воду, приготовленную для омовения ног. А модель-то портативного компа была переходной - дизайнеры еще не зализали углы своими шершавыми алыми языками. Вот один такой титановый уголок и попал аккурат в висок пацаненку. Упал мальчишка мертвым на пол мраморный. Опечалился Геракл (ноутбук пришлось сменить, да и мальчишку жалко в какой-то степени), и хотя простил ему Архител невольное убийство сына (милосердие проплатили по двойной таксе), все же покинул писака Калидон и отправился с женой своей Деянирой и родной Тиринф. Дома не только клиники, но и их стены помогают переносить напасти - древняя мудрость параноиков.
И надо было по ходу вращения колеса кармы для этой парочки ему повернуться так, что супругам преградил путь своей романтичностью ручеек Эвен. А обкурившимся молодоженам он казался бурным и не преодолимым потоком. И тогда предложил им помочь в опасном деле переправы через этот неширокий ручьишко известный ушлепок Несс, по прозвищу Кентавр. Разумеется, начал он переправлять отряд из двух человек с бабенции, то есть с Деяниры. Сам же Геракл бросился в плавь и чуть не утонул, благо до дна было ногой достать (при этом ногу можно было и не замочить, ежели она в армейский ботинок обута). Выбрался он на тот берег, глядь: а Деянира орет, нового косяка просит. Присмотрелся: нет, подруга не догнаться требует, а помощи. Несс ее волочет в неизвестном направлении, но с известными намерениями сексуального характера. Тогда воскликнул Геракл велеречиво:
- Куда бежишь ты, баламут чистой воды? Ужель ты полагаешь, что ноги твои, засунутые в рваные джинсы спасут тебя и выведут из сансары в нирвану? Нет, как бы ты не мчался на байке своем виртуальном, как не гоношился в звездолете своем еще более нереальным, а мой верный карандаш тебя догонит.
И кинул писака свой карандаш вдогонку беглецу. Так как расстояние между ними не превышало двух локтей, то грифель через мало время вонзился в правое око Кентавра-невезунчика. И понял Несс, что его личный кирдык близок как никогда. Ручьем льется из его раны кровь, смешиваясь с грифелем от фирмы, которой лернейская гидра владеет, а каков хозяин - такова и продукции, так что грифель был зело ядовитым. Взыграла в Нессе желчь: как так, я тут, понимаешь, загибаюсь, причем один, причем не отомщенный? Замыслил он подставу сей же час (свой смертный, без всякого сомненья). Собрал он крови капель несколько на длань и протянул их Деянире, а губы вымолвили складно:
- О, дочь Ойнея, тебя, рискуя жизнью, последней перенес чрез воды бурные Эвена! И косяком я б поделился с тобою без сомненья, если б был он у меня сейчас. Возьми же кровь мою, но не пей, а сохрани ее! Если, вдруг, разлюбит красоту твою Геракл, кровь сия вернет тебе любовь его, и ни одна женщина, или транс-свестит какой-нибудь падлючий не будет ему возжеланней тебя. А способ примененья прост: натри кровинушкой моей его одежду…
На этом Несс коньки отдал и одним кентавром в Атлантиде стало меньше. А Деянира не будь дурой кровь заныкала в складках своей немногочисленной одежды. Геракл же с ней (одеждой и теми телесами, что внутри одежды находились) добрался без приключений, о которых здесь бы стоило сказать, в Тиринф. И жили они там (пройдя вдвоем предварительно профилактическое лечение в той же клинике) до той поры, пока не заставило их покинуть славный город невольное убийство Гераклом друга своего Ифита (см. выше).
Геракл и Омфала
И вот пришлось расплачиваться Гераклу за убийство Ифита - попал он в кабалу к шефу издательского дома "Лидия" (желтые газеты, порножурналы, прочее) - Омфале прекрасной и ужасной. Никогда Геракл так еще не попадал. Величайший из писателей трудился у нее как проклятый, без выходных и отпуска, о восьмичасовом рабочем дне нельзя было и помыслить - труд до кровавого пота от зари и до зари - вот каков был распорядок дня (точнее суток), к тому же это был распорядок бесплатного рабочего дня, что усугубляло все мытарства во сто крат. К тому же Омфала, казалось, находила наслаждение в издевательствах над сыном Зевса. Нарядив Геракла в женские одежды, она заставляла его перепечатывать по сто раз одни и те же статьи. Прожектор стиля и гигант фабулы, поразивший своим достоинством даже лернейскую стерву, спасший болонку Цербера из параноидального бреда, находящегося внутри перманентных глюков, которые прочно засели в ненормальном сознании Геракла, оставивший в пасти немейского пса пол-ляжки, державший недолгое время свод юридически правил, должен был сидеть за компьютером, согнувшись в три погибели (потому что эргономичные столы и кресла никто не озаботился поставить в редакции желтого листка "Лидия") и печатать откровенную бодягу руками, привыкшими иметь дело с авторскими неологизмами и гениальнейшими афоризмами, с динамичными диалогами и образными метафорами, с остротами, бьющими врага сатиры и юмора наповал. А Омфала, надев на себя львиную шкуру Геракла, которая покрывала ее всю и волочилась за ней по паркету, с его золотым стилом в руке и ноутбуком на плече, изгилялась перед сыном Зевса, как хотела, ведь он по сути был ее рабом. В общем, Омфала нашла себе жертву по нутру, а Геракл нашел себе тирана с серпом по яйцам. Омфала, выражаясь метафизически, стремилась подавить силу гения Геракла. А тот только и мог, что терпеливо сносить все и сохранять источник вдохновения и литературного таланта. И так продолжаться должно было три года по приговору с точностью до секунды по кварцевым часам.
Очень редко даже ледяное сердце садюги Омфалы давало слабину и она позволяла Гераклу кратковременно отлучаться. Однажды, в такую отлучку, заснул колченогий писака в сенистой тени рощевидного леса. И тут не муравьи его сон потревожили, а злобные карлики-керкопы подкрались к нему и замыслили похитить у него его стило (они думали, что вся гениальность писателя находится в инструменте, а не в голове его обладателя), но проснулся Геракл как раз вовремя (да и как тут не привыкнуть к чуткому сну, если в каждый миг бытия Омфала может хлестнуть плеточкой, иль укусить в деликатное место). Хромоножка переловил мальцов и сковал им руки и ноги наручниками, благо этого добра у него при себе было больше, чем у десяти нарядов полиции. Продел керкопам между скованных ног длинный бамбуковый шест (в березовых рощевидных лесах всегда валяются бамбуковые шесты - собирать мухоморы мешают) и понес их к Эфесу. Но керкопы были мальцами-удальцами, чердаки у них варили как надо, и они так засмешили, отвыкшего от веселых шоу, Геракла своим ужимками и кривлянием, что великий писака отпустил их (и даже наручники не стал снимать - ключом в скважины не попадал, так те и ударились в бега, вроде бы свободные, но в то же время скованные).
В другую свой отлучку завалился Геракл к Силею. А тот увлекался кактусами и всех, кто к нему приходил заставлял холить и лелеять ёжиков-горшковых. И только опосля трудов агрономно-рабских приглашал совместно отведать кактусы и словить глюки. Правда, Силей это называл более приглядно и красиво: ускользать от этого мира и проникать в тот. А Геракла вот хлебом не корми, дай только в отпуске еще и погорбатиться, ага! Рассерженный колченогий писака подсыпал в удобрения к кактусам (вырезано зелеными) отчего те сбросили колючки и стали оранжевыми. От вида и вкуса новой поросли скончался Силей - и правильно, сначала гостей надо кормить и поить, а уж потом на плантации загонять. Нечего священные обычаи гостеприимства инвертировать!
Но все когда-нибудь проходит (древняя мудрость) и рабство писаки прошло. Свободным вновь стал Геракл, ибо три года оттикало-оттакало. Привычно его встретили и в клинике: клистиром, внутривенными капельницами, искусственным дыханием робот-в-рот-тебе-дыших-чистым-кислородом.
- Что-то он какой-то бледненький? - заметила Алкмена, глядя на своего сына, находящегося в чреве личного бокса.
- Я бы сказал зелененький, - согласился с ней в меру сексуальный (в личной жизни) и профессиональный (в работе) врач в белом (чисто белом, чистом - в смысле пыли и прочих микро и макро пятен) выглаженном халате. - Можно добавить загара.
- Добавьте, где у вас тут солярий?
- Гм…
Гмыканье врача скоро перешло в долгое и ритмичное мыканье, впрочем мыкала больше Алкмена, врач в их дуэте как солист не участвовал, зато добавлял в какофонию междометий хлопки ладонью мужской по ягодицам женским. А ультрафиолет они забыли включить - сами-то были загорелые в меру. А Геракл остался зелененьким.
Геракл берет "Трою"
В скрижалях, передающих события правдиво старины глубокой и веков седых от прошлого, а точнее между своим девятым и десятым подвигом, Геракл был с позором выдворен из гостиницы "Троя" Лаомедонтом, за то, что спас одну латексно-бандажно упакованную гёрлицу от сексуального монстра (шоу одно дорогущее провалилось в результате). Не совсем, конечно, спас, скорее ей воспользовался, но зато не дал воспользоваться настоящему сексуальному монстру, хотя зачем пересказывать то, что не было описано между девятым и десятом "подвигами" писателя. Главное ведь в том, что нынче пришло время колченогому писаке посчитаться со своим обидчиком и нанести ему ответный удар. Лишь только освободился Геракл от журналистского рабства у Омфалы, сей же час навострил колеса своей быстроходной колымаги к "Трое". Но не только эти колеса навострил, поднапряг еще и своих фанатов и фанатулек - а что одному что ли стрелки разводить? Всего колонна авто состояла из 18 разномастных тачек и тачанок. Зная нрав местных угонщиков, Геракл не понадеялся на сигнализации и оставил около тачек Оикла с корешами, сам же, во главе особо преданных фанатов, двинулся к стенам многоэтажной "Трои". Только завернул отряд за угол, как ушлый до чужого добра Лаомедонт напал с боевиками на малых в количестве корешей Оикла и многие ребра сломались, а почки - опустились. Услышав отголоски заварушки, колченогий писака смекнул, что не все то нефть, что черное и липкое и погнал отряд в сторону бывшего арьергарда.
Загнали многочисленные фанаты писателя сторонников Лаомедонта и его самого в гостиницу. Началась планомерная осада (курили план и осаждали дымом тем брега отечества врагов своих, коль скоро те имели наглость не сдаваться). Но не долго она продолжалась, ибо против количества и качества, а также супротив подкупа и лести тяжело сопротивляться даже доблестным, а уж тем более людям непросветленным и падшим, особливо лишенным наркотических и прочих псевдораскрасывающих жизнь средств - это уже не доблестные а декаденсто-падающие как пси-функция особы, а таковых в охране "Трои" было большинство без меньшинства. Первым ворвался на крышу небоскреба Теламон, благо не пришлось особо напрягаться - защитники были деморализованы и свистящей губой бешеной пчелы укушены. А Геракл на него за это осерчал и уже было хотел отобрать все автографы, что давал своему любимчику… но смекнул Телемон, что зело худо ему будет, и что зря он впереди батьки в пекло славы и горнило медных труб полез. Сделал вид он, что месит бетон, разводя цемент и песчанно-гравийную смесь (которая еще пэгээсом зовется) в пропорции один к четырем. Не врубился в такие фишки Геракл, смотрит: Теламон как будто лопатой мешает как будто бетон, загадочное сие явление никак не объясняется обычной логикой. Посему спросил писака:
- У тебя с головой стало плохо, или ты прикалываешься?
- Какие уж тут приколы, величайший из писателей живущих, а также тех, кто уже почил в бозе, тебе я желаю долгих лет счастливой жизни, кроме же слов приятных слуху, я собственными руками памятник тебе хочу тут замутить, и для фундамента оного мешаю бетона толику громадную! - ответил хитрый Теламон и таким грамотным вектором переведения приоритетных направлений дорожек неправо и нелево сторонней беседы смирил гнев сына Зевса.
Дальше всех, кто был ненашим, замочили. В том числе самого Лаомедонта, его сыновей и охранников, включая несовершеннолетних, короче всех, кто не успел сдаться в плен на милость победителя, кроме женщин (кто же женщин мочит, их моют, а потом употребляют по прямого назначению оговоренное здоровьем своим количество раз). Только младшенького сына Геракл пощадил, ибо смешное имя у того было - Подарок. Прекрасной же дочерью Лаомедонта Гесионой писака наградил доблесть Теоламона, отдал он ее тому в жены с условием, что она может выбрать одного из своих (то есть ненаших) и даровать тому свободу. Гесиона подсуетилась за своего брательника Подарка.
- Больно жирно ему будет, он жизнь получил, а теперь что и свободу обретет? Хотя должен за базар отца ответить и первым в рабстве долги отрабатывать до кровавого пота! - воскликнул как всегда справедливый Геракл. - Гони выкуп за него, а иначе продам на фиг Омфале.
Гесиона представила, что из братишки сделает Омфала, и содрогнулась. А содрогнувшись тут же отстегнула контрибуцию: сняла, практически не плача от жалости, с головы инкрустированный брюликами и платиной новейший шлем для погружения в виртуальную реальность, и отдала в качестве выкупа за брата. С тех пор стали называть Подарка - Приамом (что в переводе означает: купленный). Получив такие откупные, Геракл сдобрился и разрешил приаместому Подарку собирать дань с гостиницы "Трои". Хотя персонал называл своего малолетнего шефа не иначе как:
- Купленный подарочек, - и в этом была какая-то тафтологичность, вперемешку с соленым сухариками без пива и водки.
А когда колонна сигналивших тачек возвращалась в родной для Геракла Тиринф, опять - в который уже раз и доколь будут продолжаться несправедливости эти к герою повествования нашего? - накинулась на писаку Гера. Желая погубить ненавистного ей сына Зевса, отстегнула она самым дорогим киллерам по самые черные шапки-маски - массированным тайфунчикам - и те устроили настоящую метеорологическую бурю с использованием напалма и генераторов глубокой заморозки. А чтобы Зевс не прочухал, что его сынка рвут, как грелку еще ни разу не рвал известный Тузик, она упросила главного хакера сети - Гипноса установить на комп Зевса заставку, которая бы того усыпила. От огня и холода укрылся Геракл в катакомбах Коса. А местные жители (косцы), видя с какими эффектами и помпой заехало к ним авто писаки, решили, что это опасная для техники безопасности шняга, и начали стрелять из всех стволов в нежданчик. Только ослепив вечным огнем глаза и оптические приборы косцов, удалось дискредитировать их эшелонированную оборону и всем впиндюрить в грудь (или куда пониже и с другой стороны) по короткой очереди из скорострельных винтовок Брокгауза-без-Эфрона. После чего все катакомбы были разграблены и опустошены.
Проснувшись и увидев на камерах какие заварушки стали крутить на ладонях сына его линии жизни (и черточки смерти), Зевс осерчал и в гневе скрутил Геру с помощью золотых наручников в очень неудобную позу и подвесил ее в позу еще более неудобную на резиновые канаты, натянутые между крышами небоскребов-близнецов "Олимп", а от них до мостовой было ох как далече. К лодыжкам же супруги своей, для утяжеления конструкции прикрепил он две тяжеленные наковальни из свинца. Каждого смельчака, кто пытался воспользоваться ситуацией и - ну некоторые из них между делом и освободить намеревались Геру - он безжалостно расстреливал из крупнокалиберного пулемета, сверхтонкого лазера и энтропийного дематерилизатора "Полный-Писец-3.14". Искал он и Гипноса, чтобы особо жестоко и медленно инфернировать, но укрыла его в своих владениях барышня Ночь (а в ее темные просторы даже бип-персоне из корпорации "Хард" лучше не соваться).
А чуть утихнув, Зевс навестил в клинике Геракла (тот отдыхал в реанимации и плавал в новейшем изобретении для поднятия тонуса и смысла жизни - купальне из амброзии) и принес ему положенные традицией апельсины (очищенные, мумифицированные, реструктуризированные: витамины - отдельно, белки - в количестве самый раз, вкус - самое то, вес - минимальный). Там он пересекся с Алкменой и в этот раз доктора отдохнули (то есть никто из них с ней… ни-ни… только после… или до визита бип-персоны), а что творилось между Зевсом и Алкменой ни одна камера внутреннего наблюдения не зафиксировала кроме специальной секретной №8-12 (но к ней у вас и у нас нет доступа).
Геракл пиарит за корпорации против гигантских альянсовых групп
Три корпорации благополучно делили мир: "Хард", "Софт" и "Все остальное", первая контролировала интеллектуальные ресурсы, вторая производство и обслуживания вещей, третья - сферу развлечений и просто быта. И всех данное положение дел устраивало всех, кроме тех, кого такой раскладец мягко говоря не радовал. А именно набирающие силу альянсовые группы. На них никто не обращал внимания, пока они не стали гигантскими и по капиталу сравнимыми с корпорациями. Тогда зачесали репы первые лица трех корпораций. Зевс послал любимую дочь Афину-Палладу к Гераклу, чтобы он помог в битве с гигантами (так прозвали альянщиков корпораторщики) на информационном фронте. А тем временем гиганты придумали для себя легенду: мол, их породила не какая-нибудь случайная флуктуация фондового рынка, а сама Гея, причем из капель крови, свергнутого олигарха Урана не менее олигархом Кроном. Таким образом легализовывался черный нал и обелялось основанное на преступлении богатство (ну кто из нас не грешен - любимая поговорка барыг). Гиганты набрали мощи и вознамерились власть над миром у корпораций отобрать (пока мускул на это у них не было - сидели себе тише бухгалтера, сдающего годовой отчет). На Флегрейских полях информации славных завязалась битва лучших пиарщиков от обеих сторон, не знавшая аналогий и прецедентов в мировой истории. Выдуманная мать гигантов Гея дала гигантам целебное средство - если бы альянсовые группы уничтожили физически, то они бы стали легендарными, легко как птица Феникс возродились и подмяли бы корпорации - люд простой любит воскресших героев. Лишь информационно можно было по настоящему - то есть насовсем - убить их юридические натуры. Самые совершенные роботы лазали по сети и искали сведения, которые могли бы обезопасить от информационной смерти гигантов, но такой панацеи просто не существовало в принципе. Со своей стороны корпорации запретили провайдеру дневному - Эос и ночному - Селене предоставлять доступ в сеть гигантам (а вдруг найдут несуществующее в принципе средство - зачем рисковать?)
Но и не обретя полной неуязвимости, гиганты ринулись в бой. Слоган: "Корпорации - в крематорий!" стал бить по ушам и глазам между рекламными роликами прокладок, жвачек и тачек, а также водки, сигарет и травы. Но тут подоспел гений Геракла. Он на каждый слоган гигантов отвечал двумя, более короткими, более проникающими в подсознание, более зубодробительно заседающими в подкорку.
Один за другим альянсы под ударами разящих слоганов Геракла лопались, как мыльные пузыри. Слава генераторам идей и проводникам пропаганды в массы! Во имя "Харда", "Софта" и "Всего остального"! - вещали перерожденцы и истинные проповедники духа корпоративности. Альянсам - кирдык! С корпорациями в светлое будущее (и прочее бла-бла-блаж-жь).
[Примет одного из засевших в анналах пиара слоганов Геракла: "Гиганты - кранты!" - звучит не очень, зато на майках можно написать один корень "анты", перед ним красным выделить убивающую всё живое приставку "кр" и добавить снизу для понятности о чем вообще речь идет определяющую принадлежность врага приставку "гиг" слабосильно белесого цвета.]
От перенапряжения мозга и общей вялости организма Геракл попал в клинику. Если бы не медсестры с шестами и стриптизом… но они помогли, да, помогли. Алкмена, глядя на шалости своего сына в эксклюзивном боксе с двумя медсестричками, решила посетить сеанс массажа и… посетила.
13 подвиг
Геракл, 50 девственниц, репортеры с кабельного ТВ, все желающие, у которых нашлась в кошельках немаленькая сумма за билет и…
И тут случилось кое-что…
И Атлантида утонула, а к брегу Греции древней прибило книгу без обложки, и решили древние греки, что Геракл - это их герой, а не писатель Атлантиды утонувшей…
И некоторые особо талантливые стали сочинять мифы про Геракла (а менее талантливые - байки и анекдоты, хотя мера таланта - штука относительная) и дополнять то, что в книге первоначальной было утрачено по причине неразборчивости. Так родился миф после мифа.
Примером славным "мифа после мифа" может служить трагедия Софокла "Трахинянки"
Когда Геракл за убийство Ифита был продан в рабство Омфале, Деянире c детьми пришлось покинуть Тиринф. Жене Геракла дал приют царь Фессалийского города Трахины Кеик. Прошло уже три года и три месяца, как покинул Геракл Деяниру. Жена Геракла беспокоилась о судьбе своего мужа. Не было известий от Геракла. Деянира даже не знала, жив ли еще ее муж. Тяжелые предчувствия мучили Деяниру. Позвала она своего сына Гилла и сказала ему:
- О, возлюбленный сын мой! Позор, что ты не ищешь своего отца. Вот уж пятнадцать месяцев, как он не дает о себе вести.
- Если только можно верить слухам, - ответил матери Гилл, -- то говорят, что после того как три года пробыл отец рабом у Омфалы, он, когда кончился срок его рабства, отправился с войском на Эвбею к городу Ойхалии, чтобы отомстить царю Эвриту за оскорбление.
- Сын мой! -- прервала Гилла мать, - твой отец Геракл никогда не покидал меня раньше, уходя на великие подвиги, в такой тревоге, как в последний раз. Он оставил мне даже при прощании табличку с записанным на ней старым предсказанием, данным ему в Додоне [Город в Эпире, на западе северной Греции, с знаменитым в древности оракулом Зевса]. Сказано там, что если три года и три месяца пробудет Геракл на чужбине, то или постигла его смерть, или же, вернувшись домой, будет вести он радостную и спокойную жизнь. Покидая меня, оставил мне Геракл и распоряжение, что из земель его отцов в случае его смерти должны получить в наследство его дети. Тревожит меня участь мужа. Ведь говорил же он мне об осаде Ойхалии, что он или погибнет под городом, или же, взяв его, будет жить счастливо. Нет, сын мой, иди, молю тебя, разыщи твоего отца.
Гилл, покорный воле матери, отправился в далекий путь на Эвбею, в Ойхалию, искать отца.
Через некоторое время, после того как Гилл покинул Трахину, прибегает к Деянире вестник. Он сообщает ей, что сейчас придет от Геракла посол Лихас. Радостную весть принесет Лихас. Геракл жив. Он победил Эврита, взял и разрушил город Ойхалию и скоро вернется в Трахину в славе победы. Следом за вестником приходит к Деянире и Лихас. Он ведет пленных, и среди них Иолу, дочь Эврита. Радостно встречает Деянира Лихаса. Посол Геракла рассказывает ей, что Геракл по-прежнему могуч и здоров. Он собирается праздновать свою победу и готовится принести богатые жертвы, прежде чем покинет Эвбею.
Деянира смотрит на пленных; заметив среди них прекрасную женщину, спрашивает Лихаса:
- Скажи мне, Лихас, кто эта женщина? Кто ее отец и мать? Больше всех
горюет она. Не дочь ли это самого Эврита?
Но Лихас отвечает жене Геракла:
- Не знаю, царица, кто она. Наверно, к знатному эвбейскому роду принадлежит эта женщина. Ни слова не сказала она во время пути. Все льет она слезы скорби с тех пор как покинула родной город.
- Несчастная! - воскликнула Деянира, - к этому горю не прибавлю я тебе новых страданий! Веди же, Лихас, во дворец пленных, я сейчас приду следом за вами!
Лихас ушел с пленными во дворец. Лишь только ушел он, как приблизился к Деянире слуга и сказал ей:
- Погоди, царица, выслушай меня. Не всю правду сказал тебе Лихас. Он знает, кто эта женщина; это дочь Эврита, Иола. Из любви к ней состязался некогда Геракл с Эвритом в стрельбе из лука. Гордый царь не отдал ему, победителю, в жены дочери, как обещал, - оскорбив, он прогнал великого героя из города. Ради Иолы взял теперь Ойхалию Геракл и убил царя Эврита. Не как рабу прислал сюда Иолу сын Зевса - он хочет взять ее в жены.
Опечалилась Деянира. Она упрекает Лихаса за то, что он скрыл от нее правду, Сознается Лихас, что действительно Геракл, плененный красотой Иолы, хочет жениться на ней. Горюет Деянира. Забыл ее Геракл во время долгой разлуки. Теперь любит он другую. Что делать ей, несчастной? Она любит
великого сына Зевса и не может отдать его другой. Вспоминает убитая горем Деянира о крови, которую дал ей когда-то кентавр Несс, и то, что он сказал ей перед смертью. Деянира решается прибегнуть к крови кентавра. Ведь он сказал же ей: "Натри моей кровью одежду Геракла, и вечно будет он любить тебя, ни одна женщина не будет ему дороже тебя". Боится прибегнуть Деянира к волшебному средству, но любовь к Гераклу и страх потерять его побеждают, наконец, ее опасения. Достает она кровь Несса, которую так долго хранила в сосуде, чтобы не упал на нее луч солнца, чтобы не согрел ее огонь в очаге. Деянира натирает ею роскошный плащ, который выткала она в подарок Гераклу, кладет его в плотно закрывающийся ящик, зовет Лихаса и говорит ему:
- Спеши, Лихас, на Эвбею и отнеси Гераклу этот ящик. В нем лежит плащ. Пусть наденет этот плащ Геракл, когда будет приносить жертву Зевсу. Скажи ему, чтобы ни один смертный не надевал этого плаща, кроме него, чтобы даже луч светлого Гелиоса не коснулся плаща, прежде чем он наденет его. Спеши же, Лихас!
Ушел Лихас, с плащом. После его ухода Деянирой овладело беспокойство. Пошла она во дворец и, к своему ужасу, видит, что та шерсть, которой натирала она плащ кровью Несса, истлела. Деянира бросила эту шерсть на пол. Луч солнца упал на шерсть и согрел отравленную ядом лернейской гидры кровь
кентавра. Вместе с кровью нагрелся яд гидры и обратил в пепел шерсть, а на полу, где лежала шерсть, показалась ядовитая пена. В ужас пришла Деянира; она боится, что погибнет Геракл, надев отравленный плащ. Все сильней и сильней мучает жену Геракла предчувствие непоправимой беды.
Немного прошло времени с тех пор, как ушел на Эвбею с отравленным плащом Лихас. Во дворец входит вернувшийся в Трахину Гилл. Он бледен, глаза его полны слез. Взглянув на мать, восклицает он:
- О, как хотел бы я видеть одно из трех: или чтобы не было тебя в живых, или чтобы другой звал тебя матерью, а не я, или же чтобы лучший разум был у тебя, чем теперь! Знай, ты погубила собственного мужа, моего отца!
- О горе! - в ужасе воскликнула Деянира. - Что говоришь ты, сын мой? Кто из людей сказал тебе это? Как можешь ты обвинять меня в таком злодеянии!
- Я сам видел страдания отца, не от людей узнал я это!
Рассказывает Гилл матери, что случилось на горе Канейоне, около города Ойхалии: Геракл, воздвигнув жертвенник, готовился уже принести жертвы богам и прежде всего отцу своему Зевсу, как пришел Лихас с плащом. Сын Зевса надел плащ - дар жены - и приступил к жертвоприношению. Прежде принес он двенадцать отборных быков в жертву Зевсу, всего же герой заклал сто жертв богам-олимпийцам. Ярко вспыхнуло пламя на алтарях. Геракл стоял, благоговейно воздев свои руки к небу, и призывал богов. Огонь, жарко пылавший на жертвенниках, согрел тело Геракла, и выступил на теле пот. Вдруг прилип к телу героя отравленный плащ. Судороги пробежали по телу Геракла. Почувствовал он страшную боль. Ужасно страдая, призвал герой Лихаса и спросил его, зачем принес он этот плащ. Что мог ответить ему невинный Лихас? Он мог только сказать, что с плащом прислала его Деянира. Геракл же, не сознавая ничего от страшной боли, схватил Лихаса за ногу и ударил его о скалу, вокруг которой шумели морские волны. Насмерть разбился Лихас. Геракл же упал на землю. Он бился в невыразимых муках. Крик его разносился далеко по Эвбее. Геракл проклинал свой брак с Деянирой. Великий герой призвал сына и с тяжким стоном сказал ему:
- О, сын мой, не покидай меня в несчастии, - если даже будет грозить тебе смерть, не покидай меня! Подними меня! Унеси меня отсюда! Унеси туда, где не видел бы меня ни один смертный. О, если чувствуешь ты ко мне сострадание, не дай мне умереть здесь!
Подняли Геракла, положили на носилки, отнесли на корабль, чтобы перевезти его в Трахину. Вот что рассказал Гилл матери и закончил рассказ такими словами:
- Сейчас вы все увидите здесь великого сына Зевса, может быть, еще живым, а может быть, уже мертвым. О, пусть накажут тебя, мать, суровые Эринии и мстительница Дикэ [богиня справедливости]! Ты погубила лучшего из людей, которых когда-либо носила земля! Никогда не увидишь ты подобного героя!
Молча ушла во дворец Деянира, не проронив ни одного слова. Там, во дворце, схватила она обоюдоострый меч. Увидала Деяниру старая няня. Она зовет скорее Гилла. Спешит Гилл к матери, но пронзила она уже мечом свою грудь. С громким плачем бросился к матери несчастный сын, он обнимает ее и покрывает поцелуями ее похолодевшее тело.
В это время приносят ко дворцу умирающего Геракла. Он забылся сном во время пути, но когда опустили носилки на землю у входа во дворец, Геракл проснулся. От страшной боли ничего не сознавал великий герой.
- О, великий Зевс! - восклицает он, - в какой стране я? О, где вы, мужи Греции? Помогите мне! Ради вас я очистил землю и море от чудовищ и зла, теперь же никто из вас не хочет избавить меня огнем или острым мечом от тяжелых страданий! О, ты, брат Зевса, великий Аид, усыпи, усыпи меня,
несчастного, усыпи быстролетающей смертью!
- Отец, выслушай меня, молю тебя, -- просит со слезами Гилл, - невольно совершила это злодеяние мать. Зачем жаждешь ты мести? Узнав, что сама она - причина твоей гибели, пронзила она сердце острием меча!
- О, боги, умерла она, и я не мог ей отомстить! Не от моей руки погибла коварная Деянира!
- Отец, не виновата она! -- говорит Гилл. - Увидав в доме своем Иолу, дочь Эврита, мать моя хотела волшебным средством вернуть твою любовь. Она натерла плащ кровью сраженного твоей стрелой кентавра Несса, не ведая, что отравлена эта кровь ядом лернейской гидры.
- О, горе, горе! - восклицает Геракл. - Так вот как исполнилось предсказание отца моего Зевса! Он сказал мне, что не умру я от руки живого, что суждено мне погибнуть от козней сошедшего в мрачное царство Аида. Вот как погубил меня сраженный мною Несс! Так вот какой сулил мне покой оракул в Додоне -- покой смерти! Да, правда, -- у мертвых нет тревог! Исполни же мою последнюю волю, Гилл! Отнеси с моими верными друзьями меня на высокую Оэту , на ее вершине сложи погребальный костер, положи меня на костер и подожги его. Сделай это скорей, прекрати мои страдания!
- О, сжалься, отец, неужели ты заставляешь меня быть твоим убийцей! -- умоляет Гилл отца.
- Нет, не убийцей будешь ты, а целителем моих страданий! Есть еще у меня желание, исполни его! -- просит сына Геракл. -- Возьми себе в жены дочь Эврита, Иолу.
Но отказывается Гилл исполнить просьбу отца и говорит:
- Нет, отец, не могу я взять в жены ту, которая была виновницей гибели моей матери!
- О, покорись моей воле, Гилл! Не вызывай во мне вновь затихших страданий! Дай мне умереть спокойно! - настойчиво молит сына Геракл.
Смирился Гилл и покорно отвечает отцу:
- Хорошо, отец. Я буду покорен твоей предсмертной воле.
Торопит Геракл сына, просит скорее исполнить его последнюю просьбу.
- Спеши же, сын мой! Спеши положить меня на костер, прежде чем опять начнутся эти невыносимые муки! Несите меня! Прощай, Гилл!
Друзья Геракла и Гилл подняли носилки и отнесли Геракла на высокую Оэту. Там сложили они громадный костер и положили на него величайшего из героев. Страдания Геракла становятся все сильнее, все глубже проникает в его тело яд лернейской гидры. Рвет с себя Геракл отравленный плащ, плотно прилип он к телу; вместе с плащом Геракл отрывает куски кожи, и еще нестерпимее становятся страшные муки. Одно лишь спасение от этих сверхчеловеческих мук - это смерть. Легче погибнуть в пламени костра, нем терпеть их, но никто из друзей героя не решается поджечь костер. Наконец, пришел на Оэту Филоктет, его уговорил Геракл поджечь костер и в награду за это подарил ему свой лук и стрелы, отравленные ядом гидры. Поджег костер Филоктет, ярко вспыхнуло пламя костра, но еще ярче засверкали молнии Зевса. Громы прокатились по небу. На золотой колеснице принеслись к костру Афина-Паллада [по некоторым вариантам мифа, на колеснице была не Афина, а богиня победы - Никэ] с Гермесом и вознесли они на светлый Олимп величайшего из героев Геракла. Там встретили его великие боги. Стал бессмертным богом Геракл. Сама Гера, забыв свою ненависть, отдала Гераклу в жены дочь свою, вечно юную богиню Гебу. Живет с тех пор на светлом Олимпе в сонме великих бессмертных богов Геракл. Это было ему наградой за все его великие подвиги на земле, за все его великие страдания.
А потом миф после мифа перевели на русский и писака с семеричной фамилией переиначил всё не сказать что на новый, но все-таки несколько другой лад, и таким образом змея вымысла укусила свой собственный хвост, или хвост заткнул пасть голове…
<<<на ё@Моё
|
