|
Банка варенья
- Вы убили свою жену из-за банки варенья?
- Нет.
С этого все и началось. С недопонимания. Возьмем яблоко. Вам говорят, что яблоко синее. А вы видите красное или зеленое, или зелено-красное, а может быть и вовсе желтое (такое тоже бывает), но это мелочи, в данном случае важно то, что для вас яблоко точно не синее. Вы делитесь своими соображениями с оппонентом. А вам в лоб: яблоко синее. Это недопонимание друг друга. Но в случае с яблоком, легко пойти на компромисс и просто съесть плод раздора. Какая разница в сущности: кто как называет цвета. Синее, красное - не принципиально. А вот если человек убивает свою жену из-за банки варенья (по крайней мере именно эта версия фигурирует в протоколе, озвучивается на суде и обвиняемый против данной формулировки не возражает), а потом на прямой заданный вами вопрос отвечает: нет. Вот тогда вы понимаете, что кто-то чего-то не понимает. Это ужасно раздражает, особенно по весне. Кстати, сейчас именно весна.
Когда я был совсем другим. Смешная фраза, право слово. Другим я не был, я был собой, но многие думали, что я - такой вот и точно не такой, а после некоторых событий многие сказали: "Да-а-а… мы его (меня) не знали…" Это были во времена, когда я еще не познакомился с Зверьком, когда шел по пути диктатора и статья о Клёсте меня совсем не зацепила тогда, "когда я был совсем другим..." Убил жену из-за банки варенья… бывает. Человек сделал свой выбор и перечеркнул свою свободную жизнь в обществе, отправился в психушку до конца дней своих… бывает. А вот сейчас, я не могу успокоиться, даже когда приближаюсь к гнезду, обители счастья на двоих - пока - человек…
Колесо жизни повернулась еще раз, и я снова проник за множественные и однообразные запоры-двери, снова нахожусь в комнате для свиданий с особо опасными… и снова за нами следят объективы, и наши слова пишутся. И беседу будут смотреть не только в стенах больницы и не только персонал, но и мои безымянные опекуны.
- Вы знаете, я не адвокат и не священник, не репортер и не психолог.
- Я вижу кто вы, по звездочкам у вас на форме.
- На мне нет формы.
- На фотографии, давно. Видел. Время не имеет значения.
- Тогда вы должны понимать, что то, что вы мне скажите никак не повлияет на вашу дальнейшую судьбу. Не в моей власти ни помочь вам, ни облегчить меру вашего наказания. Я и раньше, обладая определенным положением, не сделал бы этого, а теперь не способен подобное совершить в принципе. Мне просто хочется понять - и это только мой личный интерес, я не представляю других лиц или организаций, - почему человек, у которого было практически всё, который был счастлив, не голодал и не нуждался в деньгах, который если и не любил сам, то был любим красавицей женой, почему этот человек в один миг перечеркнул всё это. Я не могу поверить, что всё произошло из-за простой банки варенья.
- Земляничного варенья.
- Хорошо. Я уточню. Вы убили свою жену из-за банки земляничного варенья?
- Нет.
Игра в данетки какая-то. Нет, может быть, где-то на лоне природы, когда обед еще не готов, или наоборот уже переваривается, когда активный отдых уже был или только намечается, короче, тогда, когда есть время и его надо занять, тогда игра в данетки и помогает убить излишки минуто-секунд. Но это в том случае, когда желание играть обоюдное. Когда же с вами играют, а вы этого не хотите - тогда данетки раздражают. Особенно по весне. Кстати, сейчас именно весна.
Звереныш ждала меня. Она всегда меня ждет. Она любит. Она любит меня. Взаимно. У меня привязанность недостойная диктатора. Потому я и не на пути. Я сбился. но сейчас меня это мало волнует. Я же люблю. А это привязанность несовместимая с путем. Слаб оказался. Бывает. Но я же люблю и поэтому счастлив. И меня любят. Как много раз я повторяю слова, которое ничего не объясняет и не передают даже мимолетно тени от тех эмоциональных переживаний (еще две ничего не передающие конструкции из букв), что имели место быть (факт), но остальные слова во всей совокупности помогут еще менее. Смешно это или грустно - я совершенно не знаю.
Мы долго топтались в прихожей, не знали как в одно мгновенье: поцеловаться, обняться, рассказать друг другу все, что хочется (о том, что произошло не вместе, а потому требует немедленно разделения на двоих), да еще и заглянуть в глаза друг другу - трудно сделать все это сразу, жадно и ласково одновременно. И еще мы делились чем-то большим, чем слова, поцелуи и объятия. Наши души, наверное, сливались посредством взглядов. Сливались более тонко, чем тела. Или просто по-другому. И еще мы смеялись. О, над чем только мы не смеялись в тот вечер. А после ванны, ужина, ковра (до кровати не добрались, да и зачем?)… или чего-то в этом роде (последовательность не соблюдена, мы провалились в параллельность)… забрались шумною толпой в диванчик не сказать что новый, но он удобен очень, гостеприимен и не скрипуч. Зверек в толстом свитере, хотя у нас не так и холодно дома. Прохладно, да. Она любит толстые бесформенные свитера. А я люблю ее в теплых бесформенных свитерах.
Из-за нее. Из-за нее я и хожу к Клёсту. Как бритвой по глазам меня тогда резанула одна единственная фраза: человек убил свою жену из-за банки варенья - не дословно я передаю шапку новости, там как-то позаковыристее было (в мгновенье всплыло виденное давно, еще во времена без Зверька, во времена одиночества - и с тех пор не отпускает). Но в данном случае точность цитаты - вещь второстепенная, если вообще важная. В сердце-то одно осталось: а что если я когда-нибудь... Зверька. Сейчас это, разумеется, невозможно. Точнее, кажется невозможным, ведь и тому человеку (имя его я узнал много позже, когда начал планомерно распутывать клубок, сначала лишь банка варенья в памяти вылупилась из подробностей) - Клёсту тоже когда-то, наверное, казалось, да более того - он был уверен непоколебимо (что значит: больше, чем на 100 процентов), что не убьет жену. Тем более из-за банки варенья. А поди ж ты как вышло. Тут и другой страх ударил подло в спину: был бы по настоящему влюблен, даже и не мучился бы подобными сомнениями. Но ведь взволнован, ведь тормошусь прямо сейчас.
Вот и воспользовался своими связями. Да, я теперь даже не диктатор девятого уровня (я вообще сейчас не являюсь гражданином), но сокурсники-то по академии в отличии меня карьеру не бросили. Когда они меня видят, то улыбаются, я для них пример: как жить нельзя. Так что мне помогают, хотя это не совсем согласуются с путем диктатора. Но мы все люди, все понимаем… В общем, добыл допуск в клинику. За мной следят, ненавязчиво. Но... Я ведь некогда (это слова гораздо точнее, чем многосложное: в лучшие времена) был диктатором второго ранга, одним из лучших выпускников академии. Оставалась одна ступень. И отказался от... бессмысленно перечислять вещи людям, которым их названия ничего не скажут, потому что у них не было возможности обладать ими. А тем, кто обладал властью, ответственностью, и свободой, тоже не требуются разжеванные детали. Только совсем безфантазийным намекну: я управлял ресурсами, сравнимыми с теми, которыми ворочали цезари римской империи, правда, не целой, а разделенной на западную и восточную.
На пляже мы познакомились. Я не спеша ехал та трехколесном байке с широкими ребристыми шинами. Она лежала на песке. Был мертвый сезон, по-моему, это так называется у туроператоров. Кроме нас на том пляже не было никого. Я там проводил свой свободный день. А вот что делал она? Просто жила, наверное. И так нехотя подняла руку, узкая ладошка еле виднелась из толстого рукава свитера крупной вязки. Меня это очаровала, эдакая распутная лень, вкупе с задорной молодостью. А уж когда она сняла черные очки... когда произнесла:
- Меня зовут Звереныш, раз уж тебе нечем заняться и ты распахиваешь колесами своего драндулета местные барханы, подбрось меня докуда не жалко, но не сейчас. Приляг пока, только пока не произноси своего имени. Во-первых, я его знаю. Но ведь я еще не уверена, что ты - это действительно тот парень из новостей. Поэтому ты для меня еще незнакомец. А я страсть как люблю полежать малое время на мертвом курорте рядышком с живым незнакомцем. Согласись, это гораздо веселее, чем вечность отлеживать бока рядом с мертвецом на буйно разросшейся травке кладбища?
А потом мы лежали не помню сколько времени (осознанность уже была потеряна мной) рядом и молчали. Вот в этом и была вся Звереныш, она могла выпалить тысячу слов и только успевай следить за всеми изгибами предложений витиеватых или прямых и очень быстроменяющихся, а могла молчать даже не часами, а днями, но молчание это не тяготило… по крайней мере, меня, за других отвечать не буду. Чуть позже (два глупых слова, ничего не передающих) я потерял путь Диктатора. Потом это обсуждали (это - еще одно глупое слово, на самом деле их было много больше, но неизмеримое количество глупости уже описано им одним, конечно, глупости для меня, кто-то урок неплохой получил, кто-то укрепился в пути - польза, одним словом). Чуть позже, чем потом о нас забыли. Лишь ненавязчивая слежка напоминает: не окончательно забыли, и не все.
- Послушайте, ведь мои посещения, это какое никакое а разнообразие в вашей размеренной жизни. Если вы будете по прежнему закрываться от общения, то я просто перестану сюда приходить. Вы этого добиваетесь?
- Нет.
- Тогда, может быть, ответите на мои вопросы более развернуто.
- Попробую.
- Что-то кроме варенья являлось причиной вашего поступка?
- Материального больше ничего не было.
- Внутренний настрой?
- Естественно, я был раздражен. Можно даже сказать взбешен. Но я бы никогда не сделал того, что сделал если бы не банка с вареньем.
- Она настоящая причина?
- В каком-то смысле да.
- В каком?
- В смысле причины. Не было бы банки, не было бы и убийства. Я с самого начала наших с вами бесед откровенен с вами. Мне не нужно вам врать, что-то приукрашивать, я не пытаюсь затянуть наши беседы или ввести вас в заблуждение. Вы мне в данном случае или верите или нет. Но если вы мне не верите, тогда зачем спрашивать.
- Значит, кроме банки с вареньем между вами и вашей женой не было других конфликтов в тот день?
- Нет.
- Вы убили свою жену из-за банки земляничного варенья?
- Нет.
Я был внутренне к этому готов и совершенно не удивился.
Что-то я делаю не так. Собственное бессилие и тупость бесят. Сдерживаюсь и ничего не крушу, как внутри себя, так и снаружи (что много легче). Нет, в таком состоянии нельзя идти домой. Как водомерка рассекаю тротуар набережной туда-сюда, придумываю новые подходы. Все они либо оказываются никчемными, либо старыми, безнадежно старыми.
И все-таки заявляюсь домой. Чуть пьяным и немного не в себе. Звереныш принимает меня таким. Мурлычит (мур-р-р!), атакует кудряшками мою щеку, мы как две катышка ртути - соединившись, перестаем искриться по отдельности. И уже не передать, что люди на самом деле летать умеют …
Узелок. Меня клинит мысль о Клёсте. Я зарываюсь в его биографию, пытаюсь за фото и строчками текста разглядеть человека. Сейчас он пациент, но он же от этого не перестал быть человеком, а вот его-то и не видно. Видно только либо сумасшедшего-маньяка, либо хладнокровного убийцу, не успевшему замести следы (или ему что-то помешало?) Мыслей много, толку мало. Только глаза замыливаются от лицезрения одних и тех же картинок, да температура крови, омывающей мозг, поднимается до критической. Зверек дома выручает из тупика. Я согреваю ее ладошки поцелуями (когда она в свитере, то целую все больше почему-то именно ладошки, кто бы мог подумать?) За нами следят. Точнее, следят за мной, но мы же со Зверьком едины. Для нас едины в смысле любовном. Для кого-то - в биографическом. Нет слова скучнее, чем биография. Да еще и Клёст играет в данетки по непонятным для меня правилам. Нет, чтобы просто сказать. А раньше я иногда видел скрытые причины людских поступков и прочих явлений бытия (еще одно скучное слово, быть может, оно даже может посоревноваться с биографией в смысле тягомотности). А сейчас… Не понимаю явно простых вещей. Зато знаю сложные. Я в курсе того, что такое любовь, хотя и не смогу вам объяснить. Скажу: это Зверек - и буду не прав, скажу: это Зверек и я - и снова ошибусь. Но ведь я даже не буду пытаться вам что-то сказать. О Любви. Мне же даже о варенье нечего сказать. Не вырисовывается пока. Естественно, можно было накачать Клёста определенными препаратами и подвергнуть кое-какому воздействию (не обязательно физическому). Телепаты опять же есть. Только зачем? Мне же не для диктатуры надобно знать, почему он порешил жену. Мне для себя. Значит, и сделать я все должен сам. Вербально. Видели вербу? А она заметила ваше присутствие?
Бесконечные щёлк-щёлк закончены - все барьеры пройдены, я в комнате для свиданий с особо опасными пациентами одной очень закрытой клиники без названия. Клёст как всегда равнодушен. Ко мне, к окружающей обстановке (больничному зданию, персоналу и др.) Просто сидим и смотрим: я на него, он - прямо. Нет ключика. Собираюсь, ухожу. Дома ждет Зверек и это помогает пережить очередной период щёлк-щёлканья. Становится теплее. Зарываюсь в ее волосы. Они как будто мокрые. Меня это очаровывает и мне все равно - искусственная это мокрость или так и было всегда. Ведь это для меня есть всегда. Это то самое бытиё (правильно произносить бытие, но это еще скучнее). Всегда - это даже в весну, кстати, сейчас именно весна.
Мы конструируем миры. С историей, заморочками, сюжетом и интригой. Для виртуальных погружений. Я занимаюсь логикой и структурой. Звереныш - отдельными персонажами и их возможными и невозможными связями (последние требовали особой проработки - кому интересно в игре заниматься обыденностью, ее и в мире хватает). Монтируем и сказочные и фэнтезийные и техногенные миры, миры помеси, сюрреалистические и такие, в которых и персонажи картин Пикассо кажутся нормой. Платят хорошо, но это не главное, нам просто в кайф так зарабатывать на жизнь, во-вторых, и жить, во-первых. Что может быть лучше, когда любишь и работа любима. Прямо рай… только вот банка варенья из головы не выходит. У человека же тоже был рай, а он его разбил. Открыл ворота в бездну… А вот теперь уже я из теплого гнезда рвусь в психушку. Чтобы понять раз и навсегда. Пока не разгадаю ребус - не успокоюсь. Слишком многое поставлено на карту.
И снова звуки из другого мира, не сказать, что из неблагополучного, но точно другого. Щёлк-щёлк…
- А можно выключить камеру?
- Что? - не поверил я. Это не я спросил его, это он спросил меня. Качественный скачок в данетках. Привила идут прахом.
- Нас же записывает Умная голова. Пусть в следующий раз аппаратура отдохнет. Только убедитесь в этом, не полагаясь на лишь честность слова персонала клиники. У вас, наверняка, есть возможности это сделать.
- Умная голова - это профессор?
- Да. Он умный без всякого сомнения. Но зачем ему знать из-за чего я убил свою жену на самом деле. Его теории могут рухнуть. Зачем ему это?
- Ладно, я обеспечу конфиденциальность нашей следующей беседы.
- Тогда пока-пока, - совершенно без эмоций сказал он.
Несомненно одно: он начал игру, точнее сделал очередной ход в игре, которую вел уже давно. Он меня готовил, когда я по его мнению дошел до кондиции, он выстрелил своим предложением. Не нужно ходить к гадалке, чтобы предположить с достаточной степенью вероятности: в следующий раз он мне скажет что-то гораздо интереснее обычного своего "нет".
Щёлк-щёлк. Мне еще пару раз придется это пережить. Раздражает усиленно, особенно по весне. Когда можно со Зверьком гулять и не слушать это бесконечно нудное щёлк-щёлк…
Мы рисовали узоры страсти на телах друг друга, и пусть цвета не всегда ложились в общепринятую гамму, но в эту ночь и на этой планете трудно было найти более гармоничную картину. А потом узоры стер звездный дождь и мы начали сначала. Ночи не нужно напрягаться, чтобы проникнуть в нашу спальню, каплевидная стеклянная крыша для нее не преграда. Темнота и звезды окружают нас. А простыни мнутся, но для того их и шьют. Мы выпили друг друга до конца и сплелись в одном сне. Мы часто видим одинаковые сны и если у кого-то по-другому, то пусть так и будет. Солнце, лужок и цветы. Много солнца, много цветов, тепло и рядом Зверек. Это сон. Проснувшись, я топаю к холодильнику. Хотелось сока, но спросоня рука наткнулась на стекло, хранящее в себе совсем не сок…
Преграды между мной и Зверьком никогда не было. Она вынырнула в мой мир из кругов не сильно благонадежных, а я - дитя элиты из элит, был ягодой совсем другого поля, но гибрид состоялся. Да так, что и не понять, где теперь несостоявшийся диктатор, где бывшая революционерка. Мы теперь миры монтируем. Правда, последний проект не успели сдать вовремя и схлопотали рекламацию. Ну и что? Вот проснемся и все решим. Нет проблем, есть только… но вот когда рука ночью хватается за банку варенья, тогда в голове возникают вопросы, и как их не крути, они больше похожи на нерешенную проблему. Нет, конечно, обозвать их можно по всякому, да и забыть на время, но только проблема от этого не исчезнет, всплывет как непотопляемая субмарина, пробьет коросту запретных знаков и встанет айсбергом-неваляшкой снова и снова пред тобой и ты по сравнению с ней будешь муравьем без муравейника. Один на один, и тебе покажется, что так нечестно…
Я так и не выпил сока. Закрыл дверцу и приложился лбом к ее прохладе. Недостаточно холодной, для моего лба. В висок ударил поцелуй знакомых губ и стало легче. Как хорошо, что она ни о чем не спросила. Просто разогрела чай и мы пили дымящуюся бодрость из чашек, без сахара, без варенья, без печенья, без льда. Но ведь я чуть-чуть генерирую лед, встающий между нами в стену, высотой в бесконечность и шириной в бесконечность… Как ни прихлебывай кипяток, его не расплавить. Нет, надо расколоть Клёста, тогда только придет успокоение. Зачем я только наткнулся тогда на эту статью... (неужели так надо было, или этого я хотел?)
- Наш разговор не записывается.
- Может быть.
- Точно, - я отвечаю за свои слова.
- В этом легко будет убедиться со временем. Если мой план удастся, то нас сейчас не подслушивают.
- И в чем заключается этот план?
- Вы же до зарезу хотите узнать, почему я убил свою жену. Бродите вокруг банки с вареньем и никак не можете уловить суть. Так может продолжаться долго, или даже всегда. К тому же я могу умереть, вы можете умереть, мы оба можем умереть и тогда вы точно ничего не узнаете. Теперь я изложу то, что нужно мне. Обмен или будет произведен. Или нет.
Когда на чашу весов с одной стороны кидают всё, что тебе нужно, а в другую тебе достаточно положить кое-что, чтобы удовлетворить сопредельную сторону - несомненно сделка выгоднейшая. Это и настораживает.
У меня были ключи. Но я свистнул под балконом так, что птиц с карниза сорвало. Звереныш вышла, улыбнулась и все перевертыши неразрешимые из моей головы выдуло (к сожалению, они как бумеранги, со временем вернулись). Она сбросила веревочную лестницу, и я с розой в зубах полез на штурм крепости. Со стороны на всё вот это посмотреть, так один скажет: "бессмысленность в своей квинтэссенции", а другой может возразить несколько иными, но не менее пустыми словами: "истина в последней инстанции". Где та роза? Почем я знаю, ведь есть любовь Звереныша-меня. А когда есть любовь, трепа нет.
Щёлк-щёлк. Прохожу необходимые процедуры, открываются и закрываются все привычные двери, кажется, я знаю голос каждой в этом хоре нестройном. Очередное свидание. Оно записывается, но… что-то пошло не по плану...
- Эй! Умная голова, ты же нас видишь? Одно мое движение и заточка войдет ему в горло. Не важно, что будет потом со мной. Важно, что будет с твоей задницей. Ты спасешь свою задницу? Эй, Умная голова, мне нужно выйти. Мне просто нужно выйти. И тогда я не убью его. А тебе хоть и вставят пистон, но не такой уж он будет большой, чтобы очутиться в море дерьма, согласись?
Умная голова слышал слова Клёста, он их понял, и отдал необходимые команды. Ведь заточка действительно упиралась мне в горло и это было совсем не блефом. Кровь на ней - бала моей кровью. Настоящей. Я пытался держаться спокойно, как это и полагается людям моего статуса (хотя бы и бывшего). И я молчал.
Несколькими километрами севернее.
- Впереди море.
- Неужели все это ты сделал ради одного ответа на вопрос? - наконец-то в его голосе прозвучала эмоция. Любопытство взыграло в нем. Впервые я убедился: Клёст тоже человек. Наверное, его море к этому раскрытию сподвигло, а совсем не я.
- Выходит что так.
- Ты когда-нибудь брал в руки банку варенья, которая была бы этим вареньем сначала испачкана, потом невымытой положена в холодильник. Протекшее варенье застыло, превратилось в холодную липкую массу, которая хорошо пристает к пальцам, но плохо потом от них отмывается. И вот, когда простая цель: попить чая с печеньем и любимым земляничным вареньем - неимоверно осложняется. Когда хочется бросить банку на пол и сказать громко много матерных слов. Когда хочется раз и навсегда объяснить ей, что она не права… то это просто раздражение. Его можно усмирить. Я неоднократно это делал. Я объяснял очевидные вещи. Я просил вытирать банки, если они были испачканы, прежде чем их ставить в холодильник. Я увещевал, придумывал всякие ласкательные игры, чтобы она хоть подсознанием запомнила очень простые вещи. Я даже чуть повышал голос. Всё без толку. По прежнему важный для меня ритуал - горячий чай после работы с печеньем и земляничным вареньем часто осложнялся вляпываньем... - он повернул голову, как клёст-птица. - Пришел с работы, уставший, включил чайник, положил на стол печенье, сунулся в холодильник и… снова вляпался! Ты этого уже ждешь, думаешь: вот сейчас. И бах - произошло! От этого еще больше злишься. Да, конечно, надо быть осознанным, и прежде чем чему-то кого-то учить, надо самому… и так далее. Но это слова, просто слова. А вот когда твои пальцы в варенье, другая рука не знает за что хвататься, когда настрой толкает на быструю расправу. Вот тогда и получается убийство из-за банки варенья. Она зашла в кухню как раз в пиковый момент и улыбнулась мне. А моя не занятая правая рука потянулась к этой улыбающейся милой мордашке и крак - шея сломана… - его голова вернулась в естественное для человека вертикальное положение. - Знаешь, прошло пять лет. Сейчас я бы поступил по другому. Но тогда… как бы это цинично не звучало, но тогда я бы был неискренен, если бы ее не убил. Я хотел этого и я это сделал. Мне все равно: поверишь ты или нет, но я не бегу от себя, когда удираю из клиники на острова, я бегу к себе. Путей много, у меня, видимо, был только этот… ведь сложись все иначе, ничего бы этого не было, я бы не сказал тебе этих слов, ты бы не довез меня до моря. Только бы море, пожалуй, было тем же самым…
Клёст открыл дверцу, вышел из машины и закрыл дверь.
- А ты доплывешь? - я высунул голову в окно.
- Пятьдесят километров не расстояние. Что в море хорошо, так это его безразличие ко всему. Этому стоит поучиться, но хрен научишься.
Он стал стягивать с себя одежду и разминаться. Я не сомневался: он доплывет до острова, где его ждала свобода. А вот что делать мне? Я мог вызвать архаровцев и его бы легко догнали. А мог и не звонить. У меня не было причин делать первое и не делать второе… или наоборот. Зазвонил мой сотовый. Я загадал: если звонит девчонка - даю ему уйти, если позвонил мужик - даю спецназу нужные координаты. Беру трубку смотрю кто звонит - это Оля-Коля или человек-карта, сверху - дама, снизу - валет, мальчик-девочка, или немальчик и недевочка, единственный такой из круга моих не сказать что друзей, но так хотя бы знакомых. Судьба, кажется, смеется надо мной.
- Привет, Оля-Коля.
- Привет, сладкий.
- Я для тебя не сладкий.
- Ты вообще сладкий.
- Это всё, что ты мне хотело сказать? - его-ее всегда раздражало безличное "о" в окончаниях глаголов, которыми я описывал действия ее-его.
- Конечно нет! Я тут вся извелась! Беспокоюсь! Тебя же захватил этот жуткий маньяк! С тобой всё в порядке?!
- Нет.
- Он тебя порезал?! - ладно еще связь не способна передать бурю эмоций, лишь громкость различна у слов - сухие цифры не конвертируют страсть в электромагнитные волны (или наоборот, волны не дробят страсти на цифры - я не очень силен в физике).
- Нет. Мне нужен горячий чай и земляничное варенье… - и я стал объяснять Оле-Коле куда ему-ей нужно примчаться (то, что оно примчится - не подлежало сомнению). Да, почему бы не использовать свою сладкость в корыстных целях и не получить того, что нужно сейчас и здесь, а именно пол-литра забанкованной земляничной сладкости.
Интересно, будет ли испачкана банка с вареньем? Скорее всего нет, Оля-Коля очень аккуратное существо. Так оно и оказалось в "реальности". Мы сидели на песке и смотрели на море. И пили горячий чай из термоса. И мазали печенье земляничным вареньем. И улыбались.
А морю было до всего этого все равно. Хотя многое в этом мире относительно, есть и абсолютные вещи. Например, свобода островов - относительна. Скоро, мы их завоюем (и не важно через сколько лет, для диктатуры время - ничто). А вот безразличие моря к нам - вещь абсолютная. Кому-то суждено утонуть, кому-то всплыть. Кому-то, как Клёсту, нужно потерять все, чтобы найти себя, а вот я нашел Зверька (или она меня нашла) и потерял диктатуру, мир, всё, но мы обрели любовь. И не мне заикаться какой путь более правильный. Набежала волна и смыла пустые мысли в прошлое.
К нам на трехколесном байке подкатила Зверек. Она такая искренняя в своей л… ко мне (именно многоточие, хоть я уверен в ее л… ко мне, но я-ущербный без нее могу лишь заключить: я люблю ее, и не способен обратить фразу, только когда мы ,,,), что Зверька не касалась ревность Оли-Коли, достигавшая порой радиуса Вселенной и легко его превосходившая. Мы на некоторое время сплелись в одну кучамалу. Потом разделились на две половины: Оля-Коля, Зверек-я. Выпили чая с вареньем и без.
- Знаешь, у нас будет детеныш, - после какой-то малопонятной для меня реплики вдруг вымолвила Зверек.
- Поздравляю! - обрадовалось известию Оля-Коля.
А я чего-то замолчал, тяжело говорить, полностью зарывшись в кудри любимой. Банка земляничного варенья осталась забытой на белом песке. Нет, мы не забыли ее в смысле вещественном - после пикничка забрали. Просто я уже не боялся того, что... а остальные даже об этом не знали. Земляничное варенье - просто вкуснятина, а остальные измышления - в море ~~~
<<<на ё@Моё
|
