|
Главы 4-9
ГЛАВА IV /Но если уж борьба неминуема, то гораздо лучше воевать не за отдаленные колонии, а за земли, расположенные на нашем собственном континенте./ С позиции формальной логики совершенно верно, уж если нет других путей, то… только ведь пути то есть. /Только с этой точки зрения нам надо было оценивать в свое время степень пригодности всех тех союзов, которые заключала Германия. Приняв решение раздобыть новые земли в Европе, мы могли получить их в общем и целом только за счет России. В этом случае мы должны были, препоясавши чресла, двинуться по той же дороге, по которой некогда шли рыцари наших орденов. Немецкий меч должен был бы завоевать землю немецкому плугу и тем обеспечить хлеб насущный немецкой нации./ Ну, вот и о нас сирых и убогих вспомнили, а то все евреи да евреи! А советский меч (за период 1941-1945 годов) в очередной раз доказал, что немецким плугом надо пахать свои немецкие земли. /В Германии же мы создали карикатуру на англичан и на Британскую империю. При посредстве школы, прессы, юмористических журналов создавалось это карикатурное представление, которое ничего кроме злейшего самообмана нам не дало. Это нелепое представление об англичанах постепенно заражало всех и вся. В результате получилась громадная недооценка Англии, которая впоследствии отомстила за себя очень сильно. Эта фальсификация была настолько глубока, что почти вся Германия представляла себе англичанина как человека, способного на всяческие мошенничества и в то же время невероятно трусливого торгаша. Нашим профессорам и ученым, распространявшим такое представление об Англии, даже и в голову не приходил вопрос о том, какими же средствами подобный народ мог создать великую мировую державу. Тех, кто предупреждал против этой карикатуры, не хотели слушать, их предостережения замалчивались. Я живо вспоминаю, как вытянулись лица у моих коллег по полку, когда мы оказались на полях Фландрии лицом к лицу с английскими Томми. Уже после нескольких дней боев все наши парни начали отлично понимать, что эти шотландские солдаты, с которыми нам теперь приходится сталкиваться, далеко не похожи на ту карикатуру, которую рисовали в наших юмористических листках да и в наших военных сводках, печатавшихся в газетах./ Вот оно как бывает: рисуешь картинку, долго сидишь, убеждая себя в том, что розовые, крылатые слоны получились совсем как настоящие, а потом выходишь на улицу и… упираешься в серого морщинистого слона, у которого что характерно нет никаких намеков даже на махонькие крылышки. /Вечной истиной остается следующее: Никогда еще в истории ни одно государство не было создано мирной хозяйственной деятельностью; государства всегда создавались только благодаря инстинкту сохранения вида, независимо от того, определялся ли этот инстинкт героической добродетелью или хитрым коварством; в первом случае получались арийские государства труда и культуры, во втором случае - еврейские паразитарные колонии. Как только у того или другого народа или государства берут верх чисто хозяйственные мотивы, результат получается только тот, что само хозяйство становится причиной подчинения и подавления этого народа./ Только мерило того, что есть героическое, а что - паразитное находится внутри головы человека, впрочем, как и все остальные качественные оценки. Вон Китай, кто бы его ни завоевывал, просто растворяет в себе всех завоевателей, и как мы это назовем - мудрой политикой или подлым каннибализмом зависит от того, где каждый из нас на своей линейке ценностей поставил "0". /…разгадка всех бед одна: марксистское учение и его миросозерцание со всеми вытекающими из них органическими последствиями. …В течение 1913-1914 гг. мне пришлось в различных кругах (многие из этих людей и теперь остались верны национал-социалистическому движению) впервые высказать убеждение, что главным вопросом, имеющим решающее значение для судеб всей германской нации, является вопрос об уничтожении марксизма./ Ты мне опять не поверишь, Адольф, но даже если уничтожить всех марксистов из мира не исчезнут беды и дерьмо. Надо быть справедливым, поэтому замечу, что беды не исчезнут из мира и со смертью последнего националиста, но воздух после искоренения гидры национализма станет чище, только давить её надо не из вне, а изнутри, и делать это должен каждый живущий на нашей планете (унесло меня маленько, нет никто никому ничего не должен. После смерти Бог укажет каждому на его правильные и неправильные деяния и неделания). ГЛАВА V МИРОВАЯ ВОЙНА /В дни моей зеленой юности ничто так не огорчало меня, как то обстоятельство, что я родился в такое время, которое стало эпохой лавочников и государственных чиновников. Мне казалось, что волны исторических событий улеглись, что будущее принадлежит только так называемому "мирному соревнованию народов", т. е. самому обыкновенному взаимному коммерческому облапошиванию при полном исключении насильственных методов защиты. Отдельные государства все больше стали походить на простые коммерческие предприятия, которые конкурируют друг с другом, перехватывают друг у друга покупателей и заказчиков и вообще всеми средствами стараются подставить друг другу ножку, выкрикивая при этом на всех перекрестках каждое о своей честности и невинности. В пору моей зеленой юности мне казалось, что эти нравы сохранятся надолго (ведь все об этом только и мечтали) и что постепенно весь мир превратится в один большой универсальный магазин, помещения которого вместо памятников будут украшены бюстами наиболее ловких мошенников и наиболее глупых чиновников. Купцов будут поставлять англичане, торговый персонал - немцы, а на роль владельцев обрекут себя в жертву евреи. Ведь недаром сами евреи всегда признают, что их делом является не зарабатывать, а только "выплачивать", да к тому же большинство из них обладает знанием многих языков./ Человек предполагает, а Бог располагает. Адольф, как мы знаем, застал на своем веку две мировые войны (их пока было всего две), причем вторая из них началась при самом деятельном его участии. Мир до сих пор еще не превратился в один большой универсальный магазин, даже теперь, когда сверхинтернациональная Интернет-индустрия набирает все больше и больше обороты и засасывает в свою воронку все больше и больше денег-людей-ресурсов. /Помилуй бог, разве не ясно, что война 1914 г. отнюдь не была навязана массам, что массы напротив жаждали этой борьбы! Массы хотели наконец какой-либо развязки. Только это настроение и объясняет тот факт, что два миллиона людей - взрослых и молодежи - поспешили добровольно явиться под знамена в полной готовности отдать свою последнюю каплю крови на защиту родины./ Тут ничего не могу сказать, так как не жил в 1914 году в Европе и не знаю, чего жаждали тогда массы (хлеба и зрелищ?). /Моя собственная позиция была совершенно ясна. С моей точки зрения борьба начиналась не из-за того, получит ли Австрия то или другое удовлетворение со стороны Сербии. По-моему война шла из-за самого существования Германии. Дело шло о том, быть или не быть германской нации; дело шло о нашей свободе и нашем будущем. Государству, созданному Бисмарком, теперь приходилось обнажить меч. Молодой Германии приходилось заново доказать, что она достойна тех завоеваний, которые были куплены в геройской борьбе нашими отцами в эпоху битв при Вейсенбурге, Седане и Париже. Если в предстоящих битвах народ наш окажется на высоте положения, тогда Германия окончательно займет самое выдающееся место среди великих держав. Тогда и только тогда Германия сделается несокрушимым оплотом мира, а нашим детям не придется недоедать из-за фантома "вечного мира"./ Это называется синдром королевы: всё, чтобы ни произошло и что бы кто бы ни сказал - касается тебя. Где-то пукнули - это касается Германии и её сынов (причем дело идет о самом существовании германской нации), естественно надо обнажить меч (а иначе, зачем его так остро точили долгие годы?). Оплотом фантома "вечного мира" пока не стала ни одна из стран (даже США, как бы оно не пыжилось, не тянет на оплот). /Далее потянулись месяц за месяцем и год за годом. Ужасы повседневных бита вытеснили романтику первых дней. Первые восторги постепенно остыли. Радостный подъем сменился чувством страха смерти. Наступила пора, когда каждому приходилось колебаться между велениями долга и инстинктом самосохранения. Через эти настроения пришлось пройти и мне. Всегда, когда смерть бродила очень близко, во мне начинало что-то протестовать. Это "что-то" пыталось внушить слабому телу, будто "разум" требует бросить борьбу. На деле же это был не разум, а, увы, это была только - трусость. Она-то под разными предлогами и смущала каждого из нас. Иногда колебания были чрезвычайно мучительны, и только с трудом побеждали последние остатки совести. Чем громче становился голос, звавший к осторожности, чем соблазнительнее нашептывал он в уши мысли об отдыхе и покое, тем решительнее приходилось бороться с самим собою, тока наконец голос долга брал верх. Зимою 1915/16 г. мне лично удалось окончательно победить в себе эти настроения. Воля победила. В первые дни я шел в атаку в восторженном настроении, с шутками и смехом. Теперь же я шел в бой со спокойной решимостью. Но именно это последнее настроение только и могло быть прочным. Теперь я в состоянии был идти навстречу самым суровым испытаниям судьбы, не боясь за то, что голова или нервы откажутся служить. Молодой доброволец превратился в старого закаленного солдата./ Война - это опыт для человека в ней участвующего, по-своему бесценный опыт. Я не сомневаюсь, что если на мой родной край нападет какой-нибудь излишне самонадеянный завоеватель, то я пойду добровольцем в армию, или буду партизанить, или буду резать всех, до кого сможет дотянуться мой кухонный нож, - короче сделаю все от меня зависящая чтобы жизнь вторгшимся врагам не показалась малиной. Конечно романтика войны пройдет и я буду бояться умереть от шальной пули, а возможно просто и легко погибну в первом же бою… Но завоевывать другие земли для своего императора я не пойду, так как тут же вспомню, что я негоден к строевой службе (по причине болезни головы) и у меня зрение "-5". /Я был в ту пору солдатом и политикой заниматься не хотел. Да, это время было не для политики. Еще и сейчас я убежден, что последний чернорабочий приносил в те времена гораздо большую пользу государству и отечеству, нежели любой, скажем, "парламентарий". Никогда я ненавидел этих болтунов сильнее, как в пору войны, когда всякий порядочный человек, кто имел что-либо за душою, шел на фронт и сражался с врагом и во всяком случае занимался не ораторством в тылу. Всех этих "политиков" я просто ненавидел и, если бы дело зависело от меня, мы дали бы им в руки лопаты и образовали бы из них "парламентский" батальон чернорабочих; пусть бы они тогда дискутировали промеж себя сколько их душе угодно - они по крайней мере не приносили бы вреда и не возмущали бы честных людей./ Эмоционально очень понятно желание всех этих… и еще вот этих… построить и послать на фронт, но я за профессионализм - каждый должен заниматься делом, которое он умеет делать лучше всего (господ парламентариев я бы и близко к фронту не подпускал, лучше пускай кровь сдают, хотя они же того, неприкосновенные…). /В июльские дни 1914 г. господа марксисты, ставящие себе целью уничтожение всех не-еврейских национальных государств, с ужасом убедились, что немецкие рабочие, которых они до сих пор держали в своих лапах, теперь прозрели и с каждым днем все более решительно переходят на сторону своего отечества. В течение каких-нибудь нескольких дней растаяли чары социал-демократии, гнусный обман народа развеян был в прах. Одинокой и покинутой осталась шайка еврейских вожаков, как будто от их 60-летней антинародной агитации не осталось и малого следа. Это была тяжелая минута для обманщиков. Но как только эти вожаки поняли, какая опасность им угрожает, они сейчас же надели новую личину лжи и стали делать вид, будто они сочувствуют национальному подъему. Казалось бы тут-то как раз и наступил момент - решительно прижать всю эту изолгавшуюся компанию отравителей народного сознания. Тут-то как раз без дальних слов надо было расправиться с ними, не обращая ни малейшего внимания на плач и стенания. Жупел международной солидарности в августе 1914 г. совершенно выветрился из голов немецкого рабочего класса. Уже всего несколько недель спустя американские шрапнели стали посылать нашим рабочим столь внушительные "братские приветствия", что последние остатки интернационализма начинали испаряться. Теперь, когда немецкий рабочий опять вернулся на национальный путь, правительство, правильно понимающее свои задачи, обязано было беспощадно истребить тех, кто натравливает рабочих против нации./ Хочется заметить Адольф, что твой путь (путь националиста) - уничтожить все не-немецкие государства ничем не отличается от пути комми, мечтающего о костре мировой революции, в очистительном огне которого сгорят все не-коммунистические державы. Вы находитесь на одной плоскости уничтожение всего того, что не влезает вот в эти - […] рамки, которые, конечно, немного разные у комми и у наци, но это не принципиальное различие, особенно для людей в них заключенных. /Возник следующий вопрос: а можно ли вообще бороться при помощи меча против определенных идей. Можно ли вообще применять грубую силу против того или другого "миросозерцания". Этот вопрос я в ту пору ставил себе не раз. Продумывая этот вопрос на основании исторических аналогий, связанных с преследованием религий, я приходил к следующим выводам. Победить силою оружия определенные представления и идеи (независимо от того, насколько верны или неверны эти идеи) возможно лишь в том случае, если само применяемое оружие находится в руках людей, которые тоже представляют притягательную идею и являются носителями целого миросозерцания./ Саму идею нельзя уничтожить даже истреблением всех её живых носителей (в последующих абзацах Адольф выскажется об этой возможности, но я не буду приводить здесь эти длинные рассуждения). Как только идея высказана, она становится бессмертной (она и до этого была бессмертна, но не находилась еще в нашем мире) и никаким образом её уже нельзя вытравить. Можно опровергнуть её, выдавить из школ и университетов, запретить даже думать о ней, но все равно найдется хоть один человек, в сознании которого она будет жить. Даже после ядерной войны идея, размазанная на листках сохранившейся книги без названия, увлечет собой новых аборигенов человечества. Вот и книгу "Моя борьба" будут читать, надеюсь, что и мои комментарии не пропадут… /Любая попытка побороть определенную идею силою оружия потерпит поражение, если только борьба против упомянутой идеи сама не примет форму наступательной борьбы за новое миросозерцание. Лишь в этом случае, если против одного миросозерцания в идейном всеоружии выступает другое миросозерцание, насилие сыграет решающую роль и принесет пользу той стороне, которая сумеет его применить с максимальной беспощадностью и длительностью./ Окончательной победы не наступит никогда. Можно лишь говорить о количественном перевесе людей зараженных одной бациллой над людьми зараженных другой. Прекрасный пример: как бы мощно приверженцы единобожия ни душили последователей язычества (а борьба идет поболе тысячи лет) - все равно язычники есть и будут есть (уж лучше с улыбкой говорить о серьезном, чем наоборот). ГЛАВА VI ВОЕННАЯ ПРОПАГАНДА /Начав все глубже вникать во все вопросы политики, я не мог не остановить своего внимания и на проблемах военной пропаганды. В пропаганде вообще я видел инструмент, которым марксистско-социалистические организации пользуются мастерски. Я давно уже убедился, что правильное применение этого оружия является настоящим искусством и что буржуазные партии почти совершенно не умеют пользоваться этим оружием. Только христианско-социальное движение, в особенности в эпоху Люэгера, еще умело с некоторой виртуозностью пользоваться средствами пропаганды, чем и обеспечивались некоторые его успехи. Но только во время мировой войны стало вполне ясно, какие гигантские результаты может дать правильно поставленная пропаганда. К сожалению и тут изучать дело приходилось на примерах деятельности противной стороны, ибо работа Германии в этой области была более чем скромной. У нас почти полностью отсутствовала какая бы то ни было просветительная работа. Это прямо бросалось в глаза каждому солдату. Для меня это был только лишний повод глубже задуматься над вопросами пропаганды./ Для политика и, особенно, для будущего вождя надо запомнить, что пропаганда - это гуд. Сейчас главным орудием оной служит телевизор (телек, дуроскоп), главное - всю область, которая нуждается в зомбировании (просветлении, окучивании), плотно утыкать телевышками и вещать, вещать, вещать. Тут в Москве недавно одна телебашня загорелась, так народ взвыл - как же мы без неё??? Но есть еще отдельные недобитки, которые не смотрят ТВ и не подключены к Интернету, но мы, когда придем к власти, враз отучим их книжки читать, и тем более писать… ибо… ибо нефига! (последнее мое предложение, читатель, считай заявлением от лица гипотетического фюрера к которому я не имею никакого отношения и тем более личной симпатии). /Когда народы на нашей планете ведут борьбу за свое существование, когда в битвах народов решаются их судьбы, тогда все соображения о гуманности, эстетике и т. п. конечно отпадают. Ведь все эти понятия взяты не из воздуха, а проистекают из фантазии человека и связаны с его представлениями. Когда человек расстается с этим миром, исчезают и вышеупомянутые понятия, ибо они порождены не самой природой, а только человеком. Носителями этих понятий являются только немногие народы или, лучше сказать, немногие расы. Такие понятия как гуманность или эстетика исчезнут, если исчезнут те расы, которые являются творцами и носителями их./ Очень хорошо составленная телега, крепко сбитая, я бы сказал, если еще и произнести всю эту чушь с проникновенным выражением и где надо расставить акценты, то народ просто заверещит от осознания всей никчемности гуманности, эстетики и прочей лабуды. Кстати об эстетах, я к ним отношусь настороженно, ибо считаю, что эстетизм ведет к педерастии, а педерастия - это негуд. Вот если ко мне придут парни (товарищи, други) с трехлитровой банкой коньяка, то я буду только рад, а враг оттяга эстет тут же скривит губки и начнет нудеть: "Почему не в бутылке? Где этикетка и медали на ней уведомляющие о том, что это не просто коньяк, а супер-пупер коньяк?" Для эстета главное не содержание, а форма, она затеняет все остальное, не дает увидеть суть явления. А мне главное содержание (в примере с коньяком - важен коньяк, а не тара, в которую он упакован). На счет качественных оценок: они действительно находятся внутри человека и у каждого свои, что для одного гуманно, то для другого - бесчеловечно и наоборот, но гуманность не исчезнет с исчезновением последнего человека, у которого линейка ценностей не такая как у вас (нацистов). /Уже Мольтке сказал относительно гуманности, что во время войны наиболее гуманным является - как можно скорее расправиться с врагом. Чем беспощаднее мы воюем, тем скорее кончится война. Чем быстрее мы расправляемся с противником, тем меньше его мучения. Такова единственная форма гуманности, доступная во время войны./ Утверждение, приведенное выше справедливо лишь для одной стороны, участвующей в военном конфликте, другая же будет явно противоположного мнения о таком "гуманизме" и в свою очередь придумает свои "гуманные" средства ведения боя, которые естественным образом вызовут праведное негодование у "наших": "Как они нашим доблестным сынам бошки отрубают?" Гнев стимулирует на новые изыски и "доблестные сыны" будут отрубать не только бошки, но и… Снова афоризм: "Нет добра и нет зла, а есть лишь граница между ними, которую каждый для себя проводит сам" (я претендую на авторство этого афоризма, но особо за первенство в высказывании данной короткой мудрости не борюсь). Дальше приведу большой отрывок, посвященный тому, какой должна быть пропаганда (читать внимательно): /Для интеллигенции или для тех, кого ныне называют интеллигентами, нужна не пропаганда, а научные знания. Как плакат сам по себе не является искусством, так и пропаганда по содержанию своему не является наукой. Все искусство плаката сводится к умению его автора при помощи красок и формы приковать к нему внимание толпы. На выставке плакатов важно только то, чтобы плакат был нагляден и обращал на себя должное внимание. Чем более плакат достигает этой цели, тем искуснее он сделан. Кто хочет заниматься вопросами самого искусства, тот не может ограничиться изучением только плаката, тому недостаточно просто пройтись по выставке плаката. От такого человека надо требовать, чтобы он занялся основательным изучением искусства и сумел углубиться в отдельные крупнейшие произведения его. То же в известной степени можно сказать относительно пропаганды. Задача пропаганды заключается не в том, чтобы дать научное образование немногим отдельным индивидуумам, а в том, чтобы воздействовать на массу, сделать доступным ее пониманию отдельные важные, хотя и немногочисленные факты, события, необходимости, о которых масса до сих пор не имела и понятия. Все искусство тут должно заключаться в том, чтобы заставить массу поверить: такой-то факт действительно существует, такая-то необходимость действительно неизбежна, такой-то вывод действительно правилен и т. д. Вот эту простую, но и великую вещь надо научиться делать самым лучшим, самым совершенным образом. И вот, так же как в нашем примере с плакатом, пропаганда должна воздействовать больше на чувство и лишь в очень небольшой степени на так называемый разум. Дело идет о том, чтобы приковать внимание массы к одной или нескольким крупным необходимостям, а вовсе не о том, чтобы дать научное обоснование для отдельных индивидуумов, и без того уже обладающих некоторой подготовкой. Всякая пропаганда должна быть доступной для массы; ее уровень должен исходить из меры понимания, свойственной самым отсталым индивидуумам из числа тех, на кого она хочет воздействовать. Чем к большему количеству людей обращается пропаганда, тем элементарнее должен быть ее идейный уровень. А раз дело идет о пропаганде во время войны, в которую втянут буквально весь народ, то ясно, что пропаганда должна быть максимально проста./ Всем хомячкам, подвергающимся ежедневно зомбированию со стороны средств массовой информации, предлагаю хорошенько запомнить все прочитанное выше, ибо законы пропаганды распространяются и на рекламу, которую пипл хавает в немерянных количествах (даже когда не занят любимой игрушкой под названием война). Я не взлетаю над общей массой хомячков, так как тоже, в какой-то степени (и возможно в большой), являюсь хомячком, бездумно жующим информационную жвачку, которую заботливо кладет в стеклянный аквариум рука хозяина (надеюсь хозяина только аквариума, а не меня). Правда в последнее время я отказался от ТВ, а в Интернете я только работаю и не читаю новости пачками, поэтому моя доза пропаганды извне намного уменьшилась. Тут бы слоган придумать какой-нибудь мощный, типа того, что одна прочитанная книга для вашего желудочного сока лучше, чем десять серий мыльной оперы! Но я не PR-щик и не могу так сразу придумывать необходимые заклинания. Исподволь напомню: чтение - это гуд (газеты не в счет). /Чем меньше так называемого научного балласта в нашей пропаганде, чем больше обращается она исключительно к чувству толпы, тем больше будет успех. А только успехом и можно в данном случае измерять правильность или неправильность данной постановки пропаганды. И уж во всяком случае не тем, насколько удовлетворены постановкой пропаганды отдельные ученые или отдельные молодые люди, получившие "эстетическое" воспитание. Искусство пропаганды заключается в том, чтобы правильно понять чувственный мир широкой массы; только это дает возможность в психологически понятной форме сделать доступной массам ту или другую идею. Только так можно найти дорогу к сердцам миллионов. Что наше чересчур умное начальство не поняло даже этого, лишний раз говорит о невероятной умственной косности этого слоя./ Тут наверняка послышаться возгласы: "Да это не про меня!" "Я не такой!" "Да я вообще панк и мне эта вся пропаганда по хуй!". Но, будь ты трижды панком, все равно положенную порцию пропаганды схаваешь, и тут уж все зависит от твоих мозгов и немного от интуиции - достанет ли она тебя или нет. А если достанет, то и ты попрешься на Третью мировую войну, так как где-то есть рай, который принадлежит именно тебе, а в этом раю живут […], которых давно пора замочить, ибо эти […] совсем неправильно по жизни живут (я намеренно в конце предложения употребил очень мягкое выражение, чтобы не испугать литературных эстетов, а ведь мог написать и так: "…эти […] совсем охуели!"). /Но если правильно понять сказанное, то отсюда вытекает следующий урок. Неправильно придавать пропаганде слишком большую многосторонность (что уместно, может быть, когда дело идет о научном преподавании предмета). Восприимчивость массы очень ограничена, круг ее понимания узок, зато забывчивость очень велика. Уже по одному этому всякая пропаганда, если она хочет быть успешной, должна ограничиваться лишь немногими пунктами и излагать эти пункты кратко, ясно, понятно, в форме легко запоминаемых лозунгов, повторяя все это до тех пор, пока уже не может быть никакого сомнения в том, что и самый отсталый из слушателей наверняка усвоил то, что мы хотели. Как только мы откажемся от этого принципа и попытаемся сделать нашу пропаганду многосторонней, влияние ее сейчас же начнет рассеиваться, ибо широкая масса не в состоянии будет ни переварить, ни запомнить весь материал. Тем самым результат будет ослаблен, а может быть, и вовсе потерян./ Кто не понял, здесь Адольф говорит о нас (о хомячках). Ну как, будем и дальше жевать, или попытаемся дать деру из аквариума? /Задача пропаганды заключается, например, не в том, чтобы скрупулезно взвешивать, насколько справедливы позиции всех участвующих в войне сторон, а в том, чтобы доказать свою собственную исключительную правоту. Задача военной пропаганды заключается в том, чтобы непрерывно доказывать свою собственную правоту, а вовсе не в том, чтобы искать объективной истины и доктринерски излагать эту истину массам даже в тех случаях, когда это оказывается к выгоде противника./ Еще одна прописная истина военной пропаганды. Вы все еще в аквариуме? ГЛАВА VII РЕВОЛЮЦИЯ /Листки противника распространялись большею частью с аэропланов. Вскоре мы обратили внимание на следующее. На всех тех участках фронта, где находились солдаты баварцы, неизменно появлялись листки, которые главным своим острием обращались против пруссаков. В листках этих говорилось, что противник ровным счетом ничего не имеет против баварцев, что во всем виновата одна Пруссия, которая и должна была бы нести всю ответственность за совершенные ею злодеяния. Противник и рад был бы не причинять зла баварцам, да что же делать, если они сами совершенно напрасно связали свою судьбу с Пруссией и таскают для нее каштаны из огня./ Так еще в древности было сказано: "Разделяй и властвуй", противник применил грамотно составленную пропаганду, еще раз напомню, что на войне грамотная пропаганда - это зергуд. /Здесь /в тылу/ уже не пахло тем духом, который господствовал еще у нас на фронте. Здесь я впервые услышал то, что на фронте нам было совершенно неизвестно: похвальбу своей собственной трусостью! Сколько ни ворчали на фронте, как ни крепко бранились там солдаты, это ничего общего не имело с отказом от исполнения своих обязанностей, а тем более с восхвалением трусости. О нет! На фронте трус все еще считался трусом и ничем другим. Труса на фронте по-прежнему клеймили всеобщим презрением, а к подлинным героям относились с преклонением. Здесь же, в госпитале, настроение уже было прямо противоположное. Здесь наибольшим успехом пользовались самые бессовестные болтуны, которые с помощью жалкого "красноречия" высмеивали мужество храброго солдата и восхваляли гнусную бесхарактерность трусов. Тон задавали несколько совершенно жалких субъектов. Один из них открыто хвастался тем, что он сам нарочно поранил себе руку у проволочных заграждений, чтобы попасть в лазарет. Несмотря на то, что ранение было совершенно пустяковое, субъект этот находился в больнице уже давно, хотя все знали, что он попал сюда мошенническим путем. И что же? Этот негодяй нагло выставлял себя образцом высшего мужества и считал свой "подвиг" куда более ценным для родины, нежели геройская смерть честного солдата на фронте. Многие выслушивали эти речи молча, другие отходили в сторону, но иные открыто соглашались с ним. Меня прямо тошнило от этих речей, но сделать ничего нельзя было; субъект этот спокойно оставался в лазарете. Больничное начальство конечно прекрасно знало, кто этот субъект, и тем не менее ничего не предпринимало./ А чему тут удивляться? На войне - как на войне, а в тылу - как в тылу. Одни воюют - другие болтают, одни проливают кровь - другие наживаются на снабжении армии, одни получают ранения - другие прибыль, одним вручают похоронки - другим ордера на квартиру. /Канцелярии кишели евреями. Почти каждый военный писарь был из евреев, а почти каждый еврей - писарем. Мне оставалось только изумляться по поводу обилия этих представителей избранной нации в канцеляриях. Невольно сопоставлял я этот факт с тем, как мало представителей этой нации приходилось встречать на самих фронтах./ Ага, началась старая песня о главном. А русских ты Адольф в тылу не встречал? Наверное, - нет, наши в это время были по другую сторону от линии фронта. Да и с какой стати евреям воевать за Германию? Вот за Израиль они воюют и неплохо надо сказать воюют, правда ты не дожил до момента, когда стали происходить такие "чудеса" еврейского героизма на войне (чудеса в кавычках, потому что для меня не чудо, когда народ защищает свою родину, ну а для Адольфа, наверное, государство Израиль - это чудо). /Еще много хуже обстояли дела в области хозяйства. Здесь уж еврейский народ стал "незаменимым". Паук медленно, но систематически высасывал кровь из народа. Они захватили в свои руки все так называемые военные общества и сделали из них инструмент безжалостной борьбы против нашего свободного национального хозяйства. В сущности говоря, уже в 1916-1917 гг. почти все производство находилось под контролем еврейского капитала. И в то же время против кого же направлялась на деле ненависть народа? В то время как всю нацию обкрадывали и душили евреи, подлинная ненависть масс направлялась в сторону "пруссаков"./ Опять сплошная шняга пошла. Вот в США более 70% капитала сосредоточено в руках евреев, и таки шо? Да, таки ничего - единственная супердержава из оставшихся на сегодняшний день это США (евреи, вкладывайте деньги в Россию, у нас есть газ, нефть и много земли…). Дальше я приведу большой отрывок, где можно узнать о положении на фронтах первой мировой войны из "альтернативного" источника (нам в школе давали всё по-другому): /Зимою 1917/18 г. горизонт впервые омрачился тучами для союзников. Вот уже четыре года союзные державы общими усилиями вели напряженнейшую борьбу против немецкого богатыря и все - безрезультатно. Но ведь в течение всех этих четырех лет главные силы немецкого великана заняты были на востоке и на юге. На западе он зачастую держал только второстепенные силы. И вот теперь тыл нашего богатыря оказался свободным. Моря крови были пролиты, раньше чем немцам удалось положить на обе лопатки хотя бы одного противника. Теперь войска, занятые раньше на русском фронте, будут переброшены на запад, и если врагу не удалось до сих пор прорвать нашу линию обороны, то теперь мы сами перейдем в наступление. Таково же было настроение среди войск союзников. Наглая уверенность в победе исчезла. Господам руководителям Антанты становилось жутко. Переменилось отношение и к немецкому солдату. До сих пор на нашего солдата смотрели только как на простака, безусловно обреченного на поражение. Теперь перед ними стоял немецкий солдат, уже уничтоживший их русского союзника. Нужда заставляла нас до сих пор ограничиваться наступлением только на востоке. Теперь противникам казалось, что это была с нашей стороны гениальная тактика. В течение трех лет немцы вели непрерывные атаки на русском фронте - вначале без особенного успеха. Все уже начинали смеяться по поводу мнимой бесцельности наших действий. Русский великан, казалось, обязательно должен победить уже благодаря его огромному численному превосходству. Германия же, казалось, обязательно изойдет кровью в этих боях с русским. Вначале ход событий как будто подтверждал такой прогноз. В сентябре 1914 г. после боев при Танненберге в Германию потянулись первые бесконечные потоки русских пленных. С тех пор поток этот уже не прекращался. Все время и в поездах и по шоссе тянулись бесконечные транспорты русских пленных. Но толку от этого было мало. Вместо каждой побитой армии русские тотчас же выставляли новую армию. Гигантские владения царя, казалось, были неисчерпаемы по части людей. Сколько времени могла еще выдержать Германия такое состязание? Не придет ли такой день, когда Германия несмотря на только что одержанную победу останется уже без новых войск, в то время как русское командование снова и снова двинет на фронт новые армии? Что же будет тогда? Согласно человеческому разумению Германия могла только отсрочить победу России, сама же окончательная победа этой последней казалась неизбежной. Теперь все эти надежды развеялись в прах. Один из главных союзников, принесший самые большие жертвы на алтарь общей борьбы, был разбит вдребезги и теперь лежал распростертый на земле перед безжалостным противником. Страх и ужас вселились в сердца солдат Антанты, которые до тех пор слепо верили в победу союзников. Грядущей весны ожидали с тревогой. Если до сих пор не удалось сломить немцев, которые держали на западном фронте только часть своих войск, то как же можно рассчитывать на победу теперь, когда это страшное героическое государство может ныне собрать в один кулак все свои силы против западного фронта?/ Надо только заметить, что немцы не смогли бы победить "русского великана", если бы этот великан сам бы себе не сделал харакири, у нас началась революция, со всеми вытекающими из неё заморочками. Воевать мы уже не могли. /Ночи стояли прохладные. Всюду на западном фронте войска Антанты слышали шум подтягивающихся новых немецких армий. Надвигался последний страшный суд. Напряжение в лагере противника достигло высшей точки. И вот в эту минуту вдруг в Германии занялось зарево, и пламя этого пожара озарило все уголки фронта. В момент, когда немецкие дивизии делали самые последние приготовления к наступлению, в Германии вспыхнула всеобщая забастовка./ Ага, значит не одни мы дерьмом умылись. Что тут можно сказать: человеческая глупость предела не имеет. Приведу еще один афоризм, чтобы как-то разогнать мрачную картину (мрачную атмосферу на меня нагоняет наш переворот 1917 года, а, отнюдь, не забастовка в Германии, из-за которой она проиграла войну): "Не бывает вечных двигателей, но зато бывают вечные тормоза" /В конце сентября моя дивизия в третий раз стояла у тех самых позиций, которые мы штурмовали в самом начале войны, еще будучи совсем необстрелянным полком добровольцев. Какое тяжелое воспоминание. В октябре и ноябре 1914 г. мы получили здесь первое боевое крещение. С горячей любовью в сердцах, с песнями на устах шел наш необстрелянный полк в первый бой, как на танец. Драгоценнейшая кровь лилась рекой, а зато все мы были тогда совершенно уверены, что мы отдаем нашу жизнь за дело свободы и независимости родины. В июле 1917 г. мы второй раз прошли по этой ставшей для нас священной земле. Ведь в каждом из нас жила еще священная память о лучших наших друзьях и товарищах, павших здесь еще совсем молодыми и шедших в бой за дорогую родину с улыбкой на устах. Глубоко взволнованные стояли мы, "старики", теперь у братской могилы, где все мы когда-то клялись "остаться верными долгу и отечеству до самой смерти". Три года назад наш полк наступая, штурмовал эти позиции. Теперь нам приходилось защищать их, отступая./ Просто картинки с арены первой мировой, без комментариев. /Никакое примирение с евреями невозможно. С ними возможен только иной язык: либо - либо! Мое решение созрело. Я пришел к окончательному выводу, что должен заняться политикой./ Возможно, у меня не полный текст и между этими фразами Адольфа должна быть какая-то связка? Но буду комментировать исходя из имеющегося варианта. Итак, Адольф понял, что: а) Примириться с евреями нельзя. б) Он созрел для политики. Другими словами он набрался уже и жизненной мудрости и опыта для того чтобы… как я понял разговаривать с евреями на языке либо - либо. Надеюсь, ниже Адольф даст краткий словарь этого языка, чтобы я мог грамотно оперировать его понятиями. ГЛАВА VIII НАЧАЛО МОЕЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ /Далее необходимо заметить еще следующее: каждая, даже самая лучшая идея может стать опасной, если она возомнит себя самоцелью, в то время как она в действительности является только средством к цели. За себя же и за всех подлинных национал-социалистов я скажу: для нас существует только одна доктрина - народ и отечество. Мы ведем борьбу за обеспечение существования и за распространение нашей расы и нашего народа. Мы ведем борьбу за обеспечение пропитания наших детей, за чистоту нашей крови, за свободу и независимость нашего отечества. Мы ведем борьбу за то, чтобы народ наш действительно мог выполнить ту историческую миссию, которая возложена на него творцом вселенной./ Свежо предание, да верится с трудом. В этих двух абзацах мы видим национал-социалистов эдакими белыми и пушистыми кроликами. Далее эти "миляги" построят Освенцим, в котором за период 1940-45г. истреблено свыше 4 млн. человек. Свободные народ и отечество - это гуд, но если благо для отдельного народа и его отечества собирается строиться на костях других народов - это уже полный капут всей его (народа) исторической миссии. /Каждая наша мысль и каждая наша идея, вся наша наука и все наше знание - все должно служить только этой цели. Только с этой единственной точки зрения должны мы проверять целесообразность того или другого средства. В этом случае никакая теория не сможет закостенеть, ибо в наших руках все будет служить только жизни.../ "Цель оправдывает средства" - плавали, знаем. Потом обычно появляются груды трупов и эту "благую и священную" цель становится трудно различить в заляпанный кровью оптический прицел. По-моему, Леннон сказал: "Ни одна идея не стоит человеческой жизни". Хотя вот идея очищения мира от отморозков меня лично привлекает, только как бы это погуманнее сделать? Пока не знаю, как это осуществить, ибо не придумал критерия отмороженности, по которому людей можно было бы фильтровать. Возьмем, например, такой критерий: отморозкам всё по барабану (живут не по закону или понятиям), но и кастанедовским магам тоже все по барабану, но назвать их отморозками я никак не могу. Да и многие философские школы учат жить отрешенно от жизни, но их последователи кто угодно, только не отморозки. Вот и с другими фильтрами тоже самое: вроде должна одна сволочь остаться слева - глядишь… опа! Хороший человек тоже там оказался, а гнида на правую сторону пробралась таки. Так, что я не знаю, как четко отделить зерна от плевел, придется, видимо, пока как-то жить с отмороженными тварями. /В один прекрасный день я записался к слову. Дело в том, что один из участников курсов вздумал было в длинной речи выступить на защиту евреев. Это и вызвало меня на возражения. Громадное большинство курсантов встало на мою точку зрения. В результате я через несколько дней получил назначение на пост так называемого офицера по просвещению в одном из тогдашних мюнхенских полков./ Чувствую, меня бы там с моими антинациональными убеждениями замочили бы где-нибудь, например в сортире. "Тут вам не здесь!" - одна из армейских фраз. Да, хорошо, что я пока еще тут. /С величайшей горячностью и любовью принялся я за дело. Теперь я имел наконец возможность выступать перед значительной аудиторией. Раньше я только инстинктивно догадывался об этом, теперь же я имел случай убедиться на деле: из меня вышел оратор. Голос мой тоже поправился настолько, что по крайней мере в сравнительно небольших залах меня было достаточно слышно. Я испытал теперь настоящее счастье. Теперь исполнилась моя мечта, я мог делать полезное дело и где же - в армии! Могу сказать также, что я имел успех. Мне безусловно удалось вернуть моему народу и моей родине сотни и тысячи слушателей моих. Я пропитал свой полк национальным духом, и именно на этих путях мы восстановили воинскую дисциплину. Здесь опять таки мне удалось нащупать большое количество товарищей, настроенных так же, как я. Впоследствии из этих людей вышли вернейшие солдаты нашей партии./ Ну вот, наш гадкий утенок расправил крылья и обнаружил, что он большая черная ворона, и эта ворона стала каркать во всю свою луженую глотку: "Кар, кар!" Естественно, такие душезабористые звуки были услышаны. Понять идеи национализма много ума не надо, конечно, виноваты евреи, негры, педерасты, неформалы и все остальные, которые не вписываются в рамки […] истинного арийца. Понять, что соринка находится в твоем глазу - намного труднее, а для некоторых так и просто невозможная задача. ГЛАВА IX НЕМЕЦКАЯ РАБОЧАЯ ПАРТИЯ /В домике у меня было много мышей. И вот я частенько оставлял им корки хлеба или косточки, вокруг которых мышки поднимали с самого раннего утра отчаянную возню. Просыпаясь, я обыкновенно лежал с открытыми глазами в постели и наблюдал игру этих зверьков. В жизни моей мне пришлось порядочно поголодать и я очень хорошо понимал, какое большое удовольствие доставляют эти корки хлеба голодным мышатам./ А глаза у него были добрые, добрые… Правду, видимо, люди говорят, когда утверждают, что жестокие люди бывают очень сентиментальны. /Я не принадлежу к той породе людей, которые сегодня начинают одно дело, а завтра другое с тем, чтобы после завтра искать опять чего-нибудь нового. Хорошо зная это за собой, я именно поэтому с таким большим трудом решался вступить в "немецкую рабочую партию". Я знал, что если я вступлю в нее, то я должен отдаться делу без остатка. Либо так - либо лучше вовсе не связываться с этим предприятием. Я знал, что принимаю решение навсегда, что сделав этот шаг, я уже отступать не буду. Вот почему это был для меня не какой-либо эпизод, не игра, а самый насущный, самый серьезный вопрос. Во мне тогда уже жило инстинктивное отвращение к людям, которые принимаются за массу дел и ни одного не кончают. Этот тип людей был мне просто противен. Такое многоделанье казалось мне хуже всякого безделья./ Хочется отметить, что я не верю в талантливых во всем людях (исключение Да Винчи только подтверждает правило), действительно распыляя себя на множество дел человек не достигает сколько-нибудь приемлемого результата хотя бы в одном из них. Концентрация - это гуд. Однако, если тебе что-то не нравиться в человеке, это еще не повод мыть руки после рукопожатия с ним. Брезгливость - это не гуд. /Так называемая "интеллигенция", как известно, всегда смотрит сверху вниз на каждого пришельца, который не имел счастья пройти через учебные заведения всех надлежащих степеней и "накачаться" там всеми надлежащими "знаниями". Ведь обыкновенно у нас не, спрашивают, на что годится этот человек, что он умеет делать, а спрашивают, какие учебные заведения он кончил. Для этих "образованных" людей любой пустоголовый малый, если только он обладает нужными аттестатами, представляет собою величину, тогда как самый талантливый молодой человек в их глазах ничто, если ему не удалось преодолеть всю школьную премудрость. Очень легко представлял я себе тогда, как встретит меня это так называемое общество. Я ошибся лишь в том отношении, что считал людей все же гораздо лучшими, нежели они к сожалению оказались в живой действительности. Исключения конечно бывают во всех областях. Все же я в течение всей своей жизни строго различаю между людьми, действительно отмеченными известным талантом, и людьми, которые умели только почерпнуть школьные знания./ Составлять мнение о человеке, безусловно, надо не потому, сколько у него на банковском счету и какое учебное заведение он кончал, кто у него родители и какая национальность записана в его паспорте, от какого кутерье у него костюм и где он провел свой отпуск. Для людей с жизненным опытом порой достаточно беглого взгляда, чтобы понять, что за личность перед ними стоит. Менее опытным в знании правды жизни, для узнавания кто перед ними надо с человеком поговорить, еще лучше вместе с ним выпить или поработать, пережить экстремальную ситуацию (это вообще лучше всего раскрывает личность, но такое "узнавание" человека оставим на волю провидения) - и уже только после этих перипетий делать какие-либо выводы (или по Высоцкому: "Ты его в горы возьми…"). /После двух дней тяжких колебаний и размышлений я наконец пришел к твердому убеждению, что надо решиться на этот шаг. Это было самое важное решение в моей жизни. Ни о каком отступлении назад конечно не было и не могло быть речи. Я сделал заявление, что готов вступить в члены "немецкой рабочей партии" и получил временный членский билет - номер седьмой./ Если я все правильно понял, Адольф стал седьмым членом маленькой, только что зародившейся партии, и, если это та самая партия, которая несколько позже победит на выборах в Германии, то надо отдать должное - он приложил усилия в нужном месте и сил у него хватило нажать на рычаг. Мир в середине двадцатого века был сильно деформирован обладателем временного членского билета "немецкой рабочей партии" под номером семь. <<<На комментарии |
Copyright © 2000 Сергей Семёркин