|
Сон корнета Оболенского
До Бородинского сражения, в котором 7 сентября 1812 года сошлись не на жизнь, а на смерть почти 300 тысяч человек, оставались считанные дни. Совсем скоро должен был состояться рейд кавалерии Уварова и Платова... а пока Лейб-гвардии гусарский полк, в котором Михаил Оболенский служил корнетом, получил некоторый роздых. По всей видимости, именно это и явилось причиной легкого похмельного состояния корнета, который, проснувшись рано утром (около полудня), почувствовал легкое недомогание везде, тяжелое - кое-где, нестерпимое в области желудка и головы, а также острый приступ мизантропии. Мир казался корнету серым, ничтожным и одновременно раздражающим своими готичными красками.
- Кузьмич, семь якорей тебе в... - тут корнет осознал, что он не на море, а на суше, что он корнет, а не боцман, поэтому перестроил свою речь сообразно собственной форме и содержанию. - Шампанское неси!
- ...шампанское по утрам будете в Петербурге пить, а здесь его нема, ежели только на французиков вылазку сделаете, да отобьете у супостата обоз, - рокочущий бас денщика звучал убедительно.
- Пить! - застонал Оболенский.
И Кузьмич смилостивился - принес холодного кваса, чем вернул корнета если не к жизни, то уж точно - на сторону добра. Когда Михаил вышел из палатки, лучи яркого зелёного солнца ударили ему в лицо и особенно в левый глаз. Циферблаты часов, богато разбросанные по установленному в центре лагеря столбу (обозначающему пуп земли, ведь он там, где штаб это и ежу ясно), почему-то потекли вниз. Оболенский не знал, что сюрреализм станет популярным в XX веке, он просто потряс головой, но видение не исчезло, а наоборот ударило по голове корнета сильнее, теперь все проходящие казались ему не братьями по оружию, а жуткими уродцами… он закрыл глаза, открыл. Ужас.
- Кузьмич, еще квасу!
Отхлебнув еще холодненького, Оболенский понял, что готов. Готов к поездке к маме в Санкт-Петербург. Надо приехать и разрубить этот гордиев узел, снять этот дамоклов меч, затупить бритву оккама, в общем, объявить, что о женитьбе на Арсентьевой не может быть речи. Поправив красный доломан со стоячим воротником и шнурами, корнет накинул на него обшитый черным мехом ментик с синими обшлагами, лихо нахлобучил на еще пульсирующую болью голову кивер с султаном и гербом в виде двуглавого орла, этишкетами (шнуры с кистями) и репейком. Ташка с желтыми обкладками, обильно украшенная галунами, шнурами, бахромой и тесьмой, была надежно приторочена к седлу, под которым стоял вычищенный умелыми руками Кузьмича норовистый жеребец Плюмбум, у него не только имя было тяжелым, но и судьба, зато нрав - легкий и горячий и такой же легкий аллюр, лучшего скакуна Оболенский не знал и ценил его больше женщин, выпивки и карт, по крайней мере, больше женщин и выпивки. Ибо один... нет, два раза корнет все же проигрывал коня. Но потом где доблестью, а где с помощью фортуны он пышногривого-быстронога возвращал себе и клялся больше ни-ни, но еще мудрецы древности предупреждали: не зарекайся, даже любя.
Лихо (с помощью сильного Кузьмича) он взлетел в седло, шепнул Плюмчику ласковое словцо, которое воодушевило коня лучше, чем сделали бы кнут или шпоры. Плюмбишечка-мальчишечка вертикально взлетел и стал набирать неприличную скорость, благо инспекторов ГАИ поблизости заметно не было, а были бы заметны, не миновать им знакомства с остро заточенной корнетской саблей с рунами (на кириллице и латинице). Путь до Петербурга был неблизкий, посему Оболенский решил заглянуть в одно заведение примерно такого же толка, что и открывшийся в 1889 году Мулен Руж, однако барышни в нем были красивее их будущих муленружских конкуренток, да и не такие опустошительные последствия приносили они кошельку бедного гусара, о коем и замолвим полсловечка...
На выезде из веселого местечка Оболенского подстерегла нахальная особа, которая лепила что-то про свои магические способности, мол, она лицензированный светлый маг третьего уровня, и легко снимет венец безбрачия всего за двести рублей.
- Не приставайте ко мне, барышня! - довольно вежливо отмахнулся от нее Оболенский. - У меня и так от ваших товарок все щеки в несмываемой помаде, да пудре… а жениться мне не надобно вовсе!
Тогда девица разъярилась и начала угрожать астральным карате до и после, обещая наслать порчу, если хотя бы сто рублей не перекочуют в ёйный карман.
- Профурсетка, держи карман шире, я все на жриц любви спустил, - послал ей воздушный поцелуй (контрольный в голову) корнет и был таков.
Но, по всей видимости, супостатка наслала таки порчу - у Михаила зазудело и зачесалось под доломаном, одновременно - под бантиком, под кивером, под чакчирами (ретузами) тоже чесалось, причем в самых неприличных местах. Чёс перекинулся и на Плюмасика - он норовил стащить себя сарсар (фирменный убор гусарских лошадей) и почесать себя там всеми копытами, от чего иноходь переходила в нанаходь и только воздушная подушка и спасала гусара и его коня от неминуемого падения в грязь (высшего качества и притом совершенно бесплатная, самовывоз).
Приезд корнета Оболенского в Санкт-Петербург сопровождался явлениями: дождь шел из лягушек такой силы, что Невский проспект засыпало зелеными жабами аж по бордюры (не путать с поребриками!), в статую Петра I ударила молния и кое-что (вырезано цензурой) расплавилось, а один из петухов, которые продавались в этом году в зоомагазине гораздо хуже крыс, вдруг снес яйцо. Как оказалось, на коне добраться от въезда в город до дома Оболенских было практически невозможно - город стоял в пробке, знающие люди - таксисты - заломили такую цену, что корнет их чуть не порубал, уж больно их иноземные морды были противными, так что оставалось одно решение - метро. Вход в подземелье озаряли дьявольские огни. Михаил перекрестился, сплюнул три раза через левое плечо (лишние предосторожности не помешают) и направил верного Плюльку прямо в ад. Ничего, коняга вынес, чёрт не съел. В вагоне подземки и корнет и конь расслабились и даже стали поддерживать вербальное и витальное общение, Оболенский - с людьми, конь - с кошкой Алисой, которую везли к ветеринару на мелирование. За рюмкой водки и селёдкой в вагоне обсуждали случай забиения боксером педофила до смерти. К своему стыду, корнет не знал ни что такое боксер (ведь совсем не похоже на лихое слово бретер), ни что такое педофил (это слово вообще ни на что не похоже). Надо было хотя бы чуток учиться в академии, а не только за женским полом ухлестывать, да безобразия нарушить.
- Земляки, у нас в Лейб гвардии гусарском полку, педофилов нет.
- Ну, это понятно! - согласился сосед справа.
- Естественно! - поддержал сосед слева.
- Вы мне растолкуйте, кто это такие педофилы.
И ему популярно объяснили.
- Да я бы его вот этой саблей, - Оболенский достал клинок и наглядно показал, что он бы порезал педофила на ленточки от бескозырки. Тут, кстати, его кивер превратился в бескозырку с надписью "Варягъ".
- Ура! - закричал вагон, и барышни от ликования кидали в воздух чепчики. А корнета качали на руках вместе с Плюматром.
Расчувствовавшись, Оболенский достал табакерку и отведал знатного англицкого табачка. Апчхи - могуче изрыгнул он эфир, он же воздух, он же смесь кислорода и азота плюс немного инертных газов, углекислоты и смога в окружающее пространство. И тут же корнет превратился в яркого желто-чёрного колорадского жука.
- Билайн! - улыбнулся ребятёнок, что сидел слева.
Апчхи! Не остановился на достигнутом Оболенский и превратился в белое яйцо внутри красного параллелепипеда.
- МТС! - улыбнулся ребенок справа.
Апчхи - разошелся Оболенский и превратился во взвесь зеленых и фиолетовых шариков.
- Мегафон! - высказался то ли ублюдок, то ли другое какое отродье, которое явно смотрело "Дом-2".
Апчхи! прослезился Оболенский и превратился в гусара, как бы скучно это ни казалось стороннему наблюдателю, не употреблявшему галлюциногенных веществ. Из метро Оболенский вынес несколько непреложных истин: "Зенит" - чемпион! Москва - для питерцев! Алюминиевая банка - полный отстой! Пиво надо пить в стеклянной бутылке, оно и вкуснее, а ежели чего - сделал розочку и порезал фанов незенита… непитерцев… нероссиян… ну или там французов, к примеру, во главе с хроморуким Бонапартом.
Чтобы не сразу попасть домой, корнет заехал на Плюмарике в бутик, отшопинговался правда не было никакой возможности (на слово не верили, предлагали взять в кредит, ну так ведь его потом отдавать надо - и кто эти жадные люди?!) В расстроенных чувствах Михаил все же направил Плюмбурика к крыльцу родных пенат. У мамы в гостях была княжна Н., посему Оболенский некоторое время ожидал в зале с плазменной панелью (а раньше помнится здесь висела аляповатое полотно одного из художников, почитавших хозяйку дома). По волшебному экрану казали разное. Про какие-то выборы в каких-то североамериканских соединенных штатах. Там всё было запутано - вместо царя балами правили президенты, а до выборов шли праймериз (корявое слово, новояз). У Оболенского даже некий белый стих завертелся в голове, про нелегкую судьбу тамошних кандидатов в президенты: один - арап, другая - баба, а третий - старый ветеран. Да, не Пушкин, но и он ничего не написал о подобной политической закавыке. Потом показали какую-то тамошнюю девку, которую опять положили в дурку, девку везли на каталке, так что было не разобрать ядреная бабель или так себе.
- Папарацци плохо работают, - прокомментировал лакей Филиппович, которому недавно сделали перепрошивку мозгов с помощью легкой лоботомии, посему его оставили служить еще на один пожизненный срок.
- А у нас-то как, верхи - могут? низы - хотят? - поинтересовался Оболенский.
- Милостью Божьей, у нас по прежнему царь, только без скипетра и державы, в этом году власть передает преемнику, за которого народ традиционно голосует на газ-масс-выборах, это типа помазание на царство с ново-русским колоритом, лубок одним словом.
- Ладно еще не впросак, - заметил Оболенский и они перешли на более интересное, то есть на женщин. И когда они разобрали тему и в хвост и в гриву, по дому прокатилось высокое:
- Мишутка, иди сюда, я тебя расцелую!
Корнет вздохнул, попытался изобразить на лице радость и ринулся вперед, как будто его ждали Сцилла и Харибда. В принципе он попал в пламень любви маменьки и огонь её заботы (которая всей своей мощью была направлена на женитьбы сына) - так что сравнение сие вполне допустимо. И так гнули корнета любящие ручки маменьки, и эдак его сгибали, и всё он принимал, со всем соглашался, что и титул у Арсеньевой и в приданном деревеньки с крепостными, и лицом она бела… но лучше под Бородином костьми лечь, чем под венец. Чувствовалась порода. Оболенский!
Мамаша отступила. Так, наверное, отступили воды Красного моря, когда пропускали евреев из Египта. Мол, пусть еще погуляют…
На маскараде, в пучине ночи, корнет искал их и даже очень, и он нашел их и те визжали… ох что за ночка, ее так ждали! С одной из блондинок он и пошел под венец из трав (а что для римлянина - а Михаил был в тоге из простыни, так что чем не квирит?), вместе с обнаженной дриадой, она же нимфа, она же русалка, она же в бане веником парила. И только их фавн повенчал, как русалка исчезла и на ее месте появилась… Арсентьева, а на пальце корнета вдруг кандалы сомкнулись - обручальное кольцо связало безымянный перст. И голос маман за кадром:
- Дети мои, дайте я вас расцелую!
- А-а-а! - заорал Оболенский и проснулся весь в холодном поту. Он схватился за палец. Нету кольца! Нету. Живем! Однако ликовать было рано: ломота в висках, тяжесть в конечностях, особенно в животе, кошки нассали на душе и там скреблись (откуда в русском языке приставка "скр"?), а во рту нагадил весь Лейб-гвардии гусарский полк.
- Кузьмич, шампанского!
- Шампанское по утрам пьют…
- Пить!
И корнет долго глотал обезвоженным ртом холодный квас, поднесенный заботливыми руками денщика.
- Приснится же такое…. - еще пару добрых глотков, - тебе, Кузьмич, вовек не увидеть такого сна.
- Что французиков били, ваше благородие, или за барышнями ухлёстывали.
- К маменьке ездил.
- Фантасмагория какая-то, это в вашем стиле. А все почему? Не надо мешать пунш с басурманским опием!
<<<на Эссе
|
